— Не найдется ли у вас случайно шнурка, а то у меня порвался.
Это оказался субчик, продолживший свое выступление в нижеследующем духе:
— Нет ничего отвратнее рваного шнурка, не правда ли?
— Ничего не могу вам ответить, — ответил Пьянье.
— Мне бы желтый. Но если вам угодно, сойдет и коричневый, только не черный.
— Счас гляну, есть ли у меня, — сказал Пьянье. — Но не гарантирую, что у меня имеются все упомянутые вами цвета.
Однако он даже не шелохнулся, ограничившись тем, что продолжил разглядывать собеседника. Тот же изображал, будто не замечает этого.
— Я ж не прошу у вас шнурков всех цветов спектра.
— Каких?
— Всех цветов радуги.
— К сожалению, в настоящий момент такие у меня отсутствуют, да и другого цвета тоже нет.
— А вон в той коробке у вас случаем не шнурки?
Пьянье почернел, как пьявка.
— Послушайте, я не выношу, когда мне указывают.
— Но вы же не откажетесь продать ботиночный шнурок человеку, которому он позарез необходим. Это же все равно что отказать голодному в куске хлеба.
— Знаете что, не берите меня на жалость.
— А пару башмаков? Вы и пару башмаков откажетесь продать?
— Ну вы совсем того! — вскричал Пьянье.
— Это почему?
— Я — сапожник, а не торговец обувью. Ne sutor ultra crepidem[13], как говорили древние. Сечете по-латыни? Usque non ascendam anch’io son pittore adios amigos amen[14][*] и тепе. Но навряд ли вы способны это оценить. Вы ж не кюре, а мусор.
— Позвольте, однако, осведомиться, с чего вы это взяли?
— Мусор или сатир.
Субчик спокойненько пожал плечами и произнес без убежденности, но и без горечи:
— Оскорбления — вот благодарность за то, что возвращаешь потерявшегося ребенка родственникам. Оскорбления.
И, тяжело вздохнув, добавил:
— Тем еще родственникам.
Пьянье оторвал задницу от стула и спросил с угрозой:
— А чем это не нравятся вам родственники? В чем вы их можете упрекнуть?
— О, абсолютно ни в чем (вздох).
— Нет уж, выкладывайте.
— Дядюшка-то пидор.
— Неправда! — возводил Пьянье. — Неправда! Я запрещаю вам так говорить!
— Вы, голубчик, ничего не можете мне запретить. Вы мне не начальник.
— Габриель, — с эмфазой возговорил Пьянье, — честный гражданин, честный и уважаемый гражданин. Между прочим, все жители квартала любят его.
— Еще бы, обольстительная особа.
— Вы у меня уже вот где сидите с вашими оскорбительными предположениями. Еще раз повторяю, Габриель никакой не пассивник, это же яснее ясного.
— Где доказательства? — спросил субчик.
— Да ничего нет проще, — отвечал Пьянье. — Он женат.
