– Умойся, а потом пойдем завтракать! – Персиана бросила сестре нательную рубашку и свободное домашнее платье без шнуровки. – Когда придет эта твоя… как ее?
– Какое неуважение! – обиделась та. – Не «как ее», а госпожа Туссиана Сузон, Первая горничная ее светлости герцогини Агнуши Рю Филонель!
– А зачем она придет? – заволновалась Бруни.
– Делать мне прическу! – Ванилла покрутилась у зеркала, приподнимая влажные, спутанные пряди волос и пытаясь скрутить их в пучок. Походя вытащила пару соломинок. Плюнула на прическу и отправилась умываться подготовленным Персианой овсяным молоком.
– Ух ты! – восхитилась Матушка.
– И нам! – умерила ее восторги Персиана. – Обошлись бы мы без этакого счастья!
– Сама себе ты куаферскую шедевру не сотворишь! – огрызнулась сестра.
– И потому не испытаешь истинное чуйство полета! – хихикнула Бруни.
– Две змеи! – констатировала Ванилла. – Пошли, сестренки, поедим! После ночных танцев на сеновале у меня живот подводит!
– И как вы сеновал-то не разнесли… – задумчиво пробормотала Персиана.
– Крепок оказался! – хохотнула сестра.
Бруни спускалась за ними по лестнице и думала, что ей самой не нужно беспокоиться о том, кто поведет ее к алтарю. Родителей нет в живых… да и алтарь ей, похоже, не светит!
* * *
Туссиана Сузон, Первая горничная ее светлости герцогини Агнуши Рю Филонель, оказалась дамой такой представительной, что Бруни решила бы, будто видит саму герцогиню, если бы не знала, кто перед ней.
Скидывая на руки Пипа великолепную, вручную вышитую золотыми птицами шаль, Первая горничная зорко оглядела «материал», с которым предстояло работать, вовсе не обращая внимания на остальных. Не отказалась и от чашечки горячего молока и свежеиспеченных булочек, а ела так изящно и быстро, что Матушка не могла отвести от нее глаз. Она понимала, что неприлично разглядывать жующего человека, но ничего не могла с собой поделать и косилась на гостью, как испуганная лошадь. В конце концов, Бруни удалось совладать с собой, и она сосредоточилась на еде, ведь сегодня случая подкрепиться больше не представится до самого вечера.
– Ну! – поднялась со стула госпожа Сузон, ограничивая благодарность величественным кивком. – Ванилла, душа моя, сначала ты.
– Пойдемте в мою комнату, – любезно пригласила ее невеста и повела наверх.
Когда полная собственной значимости спина Туссианы скрылась за дверями, Пип отер мокрый лоб платком и облегченно вздохнул.
– Экая рептилия! – заметил он. – От одного взгляда мурашки по коже!
