«Вы желаете ему так много?» — растерялся ведущий.
«И это еще не все, — обрадовалась счастливая Юля. Вот она настоящая литературная молодежь — выпестыши, молодняк, как говорили в некоторые времена. — Здоровья ему, здоровья и еще раз здоровья, потому что все остальное Бог у него уже отнял. А если заведет девку для прослушивания своих циркульных стихов, пусть приводит в наш салон, мы ей бесплатно сделаем самую страшную интим-прическу».
«Он у вас экстремал?» — заблеял ведуший.
«Нет, он у меня козел!» — гордо ответила Юля.
«Не слишком ли это много для одного человека?»
«А кто вам сказал, что он человек?»
Пораженный услышанным, ведущий провозгласил:
«Неизвестный далекий друг, замечательный циркульный поэт Сергей Рябов, мы всей душой присоединяемся к пожеланиям вашей подруги».
В зале вновь появилась Мерцанова. «Юппи! Юппи!» Она плыла сквозь дымные облака — ясная, как бриллиант, нежная, как лапка ягеля. «Матерь Божья, — влюбленно обняла она Овсяникова. — Оставь мне навсегда, пожалуйста, этого замечательного мужчину! Я же не цены на бензин прошу снизить». Овсяников смеялся. От него исходила такая энергия, что Мерцанова на ходу плавилась. Сыграть все женские роли! Она теперь все могла! И Офелию, и проститутку! Я все могу! Невероятная улыбка Мерцановой зарницами освещала весь ресторан, свечи гасли.
«Овсяников, даешь Тургенева!» — выкрикнул кто-то.
Звук поцелуев. Огромное количество звезд за окнами.
За ближним к выходу столиком кто-то упорно заводил Ладу.
Без французского шампанского Лада ну никак не заводилась, а жетонов на шампанское, видимо, не хватало. Знаменитым гостям выкатили огромные кожаные клубные кресла с государственными вензелями на спинках. Вот мир, в котором нет ничего невозможного. Здесь любого можно без всякого суда упечь в тюрьму, подумал Салтыков, и в глубине души каждый будет знать — за что. Литература — это всегда преступление. К столику Овсяникова придвинулся некрасивый человек в неряшливом балахоне. Вот так надо одеваться, кричала его одежда. Вот так надо напиваться, кричали его глаза. «Пива мне! И гадюку к пиву!» Сладкий табачный дым стлался над длинной стойкой, над столиками, смягчал блеск хрусталя, бесчисленных бутылок, зеркал, стекла, счастья. Нежные акварели украшали обитые цветным штофом стены. Красивые женщины. Стильные женщины. Страшные женщины. Были даже такие страшные, что их пустили бы в «Муму» без всяких жетонов.
«Сегодня день рождения моего большого близкого друга», — донесся из динамиков еще один нежный голос, видимо, Маринки, третьей подруги циркульного поэта.
