Рома едет. Вокруг света без гроша в кармане | страница 100

Время, проведенное в тихом уютном отеле, я назвал бы самой умиротворенной частью своего путешествия. Теплыми вечерами мы с чашками ароматного чая долго сидим на балконе и рассматриваем могучие кроны деревьев. Время от времени Оля садится совершенствовать свой испанский, а я делаю зарисовки в блокноте. Нам хорошо и спокойно. Так спокойно, что хочется просто закрыть глаза и молчать.

Дух этого места напомнил мне долгие летние вечера на селе у моих стариков. Я, совсем еще маленький, сижу под фонарем на лавочке возле дома и изучаю блестящие горсти звезд. Гудит молокозавод. Где-то вдали лают собаки. Бабушка несет из сарая парное молоко. Я сижу и смотрю вверх. И не существует на свете ничего теплее, чем этот простой деревенский уклад.

Отлежавшись месяц в Гондурасе, мы наконец выдвигаемся на границу с Никарагуа. Пограничный пост расположен в вонючей пьяной деревушке на берегу грязной реки Гуасауле. Без проблем проходим гондурасскую границу, а вот на никарагуанской нас ждет лихой замес.

За стеклом сидит мордатый небритый мужик в некогда белой рубашке и, даже не открыв наши паспорта, требует с каждого по двенадцать долларов. Опыт пересечения границ подсказывает нам, что это развод. К тому же мы как следует прочесали интернет на тему пограничных сборов в Центральной Америке и не встретили ни одного упоминания о денежных затратах на никарагуанской границе. Я требую от офицера документ, в котором расписаны все визовые сборы за въезд в страну, но он смеется мне в лицо:

– Ты кому веришь, мне или интернету? Я здесь закон!

После этих слов мне уже трудно себя сдержать. В ход идут удостоверения журналистов, которые на секунду гасят браваду пограничника, но после получасового спора нам так и не удается увидеть что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее официальный документ. Наконец я достаю камеру, чтобы запечатлеть на память лицо этой пограничной крысы, но, увидев объектив, толстяк начинает вопить на все отделение: “Police! Police![40]”

Невесть откуда вылетает неуклюжий, как богомол, полицейский и начинает трясти перед моим лицом наручниками. Меня заковывают в железо и уводят в соседнюю комнату. Полицейский, навалившись, обрушивает мое тело на стул и пытается силой отнять камеру. Я начинаю кричать и рвать его мундир зубами. Богомол, ошеломленный моей решимостью и твердым отказом вести переговоры на испанском, приглашает в комнату Олю, которая кое-как изъясняется на языке. Совместно мы приходим к решению вызвать начальника пограничного перехода.