— Нам сам государь дать ее изволил, — подтвердила Елена, — там все написано, что взять на нужды мои и сына.
Список, на взгляд Софьи, был слишком велик. Застывший вначале разговора приказчик — бархат красивыми складками стекал до самого полу — встрепенулся и опять с неприличной скоростью принялся мотать ткань. Софья отметила про себя, как длиннорук этот верзила и мера его длины — локоть, куда больше, чем полагалось ей быть по мерке. Из-за этого она особенно взъярилась и, забыв о царском достоинстве и силе слова, неожиданно для самой себя принялась выдирать бархат из быстрых, ловких рук — при такой скорости этот обалдуй всю ткань Елене отмотает!
— Матушка, что вы, успокойтесь! — взмолилась Елена.
Если приказчик сразу не выпустил из рук бархат, то не иначе как с перепугу. Он отпускал ткань, как мерил — длину за длиной, и ткань цвета крови волнами укладывалась у царицыных ног.
— А вот и отдашь, вот и отдашь, — приговаривала Софья. — Такие бархаты не про твою честь. Гранатовый цвет — царский!
— Матушка, если вы хотите непременно гранатовый — ваше право. Я себе смарагдовый цвет возьму. Государь сказал — выбери, какой пожелаешь.
Волошанке-негоднице он сказал, а про царицу, законную хозяйку всех богатств, позабыл! Последняя мера бархата легла у Софьиных ног, она отерла вспотевший лоб и сказала с придыханием:
— Какой пожелаешь? А что это тебе вздумалось что-то желать? И как ты посмела к государю идти со своими глупыми желаниями. Хочешь подарок получить — жди своего часа. Если не терпится, то попроси. Но у меня, слышишь, у меня! — тяжелой от перстней рукой Софья то тыкала себя в грудь, то грозила Елене, то негодующе и брезгливо показывала приказчику — пошел вон! А тот, дурак, стоял столбом, запустив глаза в цареву грамотку, где перечислены были еще и сукна, и тафта на полавочники, и безделушки для юного князя.
И вдруг Софья успокоилась. Как озарение пришла к ней простая мысль, что криком ничего не добьешься, что против Елены и пащенка ее действовать можно только лаской, приветом и интригой. Да и что в самом деле она раскудахталась? Кто посмеет оспаривать царев приказ? Что написано, то написано.
Тихой яркой змейкой вползла Елена в сердце Ивана. На Руси говорят — жалеет, значит, любит. В любовную страсть мужа Софья не верила. И не потому, что Иван старик — пятьдесят пять лет. Женским своим чутьем Софья угадывала, что прекрасный пол и раньше занимал в жизни мужа мало места. В постели он был прилежен и ласков, но, справив мужскую нужду, тут же засыпал, для того чтоб на утро забыть все, что было ночью. Голова Ивана была заполнена делами государственными. Но о безвременно ушедшем сыне он скорбел, и часть этой скорби изливалась на пригожую невестку и малолетнего внука.
