Кабинет герцога полностью соответствовал его статусу: всё основательно, дорого и составляет единый ансамбль. Но опытный глаз подметил, за порядком следит прислуга, а вовсе не хозяин. Герцог бывал в Трие наездами, и комната не хранила следов никаких пристрастий владельца. Даже у педантичного Брагоньера нашлась пара специфичных вещей, вроде очинённых потёртых карандашей, стопки писчей бумаги, год за годом покупаемой в одной и той же лавке, пары безделушек, подаренных подчинёнными, любимой фляжки с коньяком и прочего. Тут же — мёртвая комната, будто гостиница.
Герцог сел в кресло, предложив гостю занять место напротив. Брагоньер походя отметил: телячья кожа тончайшей выделки, красное дерево. Дорого и привычно. Эллина бы стеснялась, соэр же привык к пышным интерьерам, и сам сидел в похожем кресле. Покойный баронет, отец Брагоньера, оставил ему кабинет в лучших традициях тордехешской аристократии, хотя сам соэр предпочитал бук и тис.
Рука министра выудила лист гербовой бумаги высшего качества. Обмакнув перо в чернильницу, даже не проверив, есть в ней чернила, герцог ровным почерком, совсем не вязавшимся с образом безутешного родителя, вывел обязательство о неразглашении.
— Вот, ознакомьтесь, — министр промокнул лист и протянул Брагоньеру. — Всё стандартно, но вдруг.
Соэр внимательно ознакомился с бумагой, внёс пару мелких исправлений и подписал окончательный вариант. Отныне Брагоньер обязался хранить в тайне «скелеты» дома Сомераш, но ровно до тех пор, пока они не становились уликами в деле. Тогда соэр получал право обнародовать их в суде с устного согласия герцога.
— Итак, когда все формальности улажены, я хочу услышать правду.
Брагоньер откинулся на спинку кресла, буравя взглядом собеседника. Министр ответил едва заметной усмешкой и таким же тяжёлым взглядом.
— Напоминаю, ваша светлость, сейчас я инквизитор, а нам положено копаться в грязном белье. Это не доставляет мне удовольствия, я не желаю вас унизить, — мягко пояснил соэр, сознавая, с кем разговаривает.
— Спрашивайте, — глухо ответил герцог, зеркально повторив позу собеседника.
— Итак, вопрос первый. Каково ваше отношение к дочери? Со мной как с врачом, ваша светлость, осуждать не стану.
Глаза министра гневно сверкнули, кулак смял черновик соглашения.
— Ещё слово, и вы покинете мой дом раз и навсегда, — сквозь зубы процедил он.
— Не каждый пожелает видеть на любовнице одежду и туфли дочери, это наводит на определённые мысли.
