Когда все это поняли, за столом стало тихо. И среди этой тишины раздался голос Эразмуса Хаупта:
— Фройляйн Штайн останется здесь.
Тоненькая и прямая, она сидела перед тарелкой, уставившись на свои руки. Все молчали. И тогда фройляйн Штайн тихо сказала:
— Чемодан у меня на вокзале.
Эразмус Хаупт был почти на голову ниже своей жены, сельский учитель, заместитель директора, словом, незаметная личность. Но в тот вечер он сказал:
— Фройляйн Штайн останется здесь.
Тем не менее одна проблема возникла, и ее нельзя было недооценивать: фройляйн Штайн тоже играла на фортепиано. Точнее, она, как и Шарлотта Хаупт, училась в свое время играть. Но она к тому же изучала еще и композицию. Фройляйн Штайн интересовали крупные течения в развитии современной музыки. Образование же Шарлотты Хаупт остановилось, можно сказать, на Вагнере. Не то чтобы фройляйн Штайн имела что-нибудь против Брамса, по ведь был еще, к примеру, и Дебюсси и — тут она немного помедлила — Шёнберг. Она направилась к роялю.
— Вы позволите?
У нее был на удивление низкий альт. Стоя, она взяла несколько аккордов.
Под защитой лиственного крова
Тихий голос говорит о боли,
И, как снег, звездинки реют снова
[12].
Аккорды падали, словно осколки, все более мелкие, все более напряженно звенящие, неудержимые в своем падении.
Воображенье — будь вечно со мной.
— Разве не так? — спросила фройляйн Штайн, обернувшись.
— А что, собственно, вы этим хотите сказать? — спросила Шарлотта Хаупт в растерянности.
Шарлотта, напротив, любила нарастающие, ликующие финалы, и если фрау Байсер нужно было что-то обсудить с Шарлоттой, то, проходя по комнате, она словно продиралась сквозь музыку точно так же, как ее муж, Отто Байсер, проходя по цеху, словно продирался сквозь шум печатных машин к мастеру, если нужно было что-то с ним обсудить; фрау Байсер изо всех сил напрягала голосовые связки, но этот крик в общем шуме воспринимался вполне естественно: «Госпожа директорша, жаркое подгорело» или «В этом доме что, нет яиц?»
Вот почему подобное тройное пианиссимо, всякое там декрещендо, мучительное нисхождение звука на нет — все это было пустое для Шарлотты Хаупт. Она была решительным человеком. Недолго думая, она удрала из дому с сельским учителем, и страшная хула, извергаемая на ее голову председателем земельного суда фон Лобовицем, нисколько ее не тронула, равно как и страшная его клятва, что отныне она по может считаться ему дочерью (очень скоро ему предстояло в отчаянии стучаться в двери ее дома). Бабулю Лотхен, свою мать, она и вовсе не подумала ни о чем спросить; та лишь регулярно посылала ей чек к каждому Новому году. И уж полную бесчувственность проявила Шарлотта Хаупт к посланиям всех своих многочисленных дядюшек и тетушек, владельцев фабрик, полковников Генерального штаба и медицинских советников, которые долго еще просили передать ей при случае, как глубоко они скорбят по ее поводу.
