Наутро, когда служанки пришли будить Ло-Мелхиина, он проснулся от криков ужаса и отчаяния при виде существа, с которым я делил его брачное ложе. Я тоже притворился, что разбит горем, да так убедительно, что мне поверили. Ее похоронили, а я изображал траур, хотя земли мои процветали. Но правитель не должен оставаться неженатым, и очень скоро советники убедили Ло-Мелхиина забыть о своем горе и жениться вновь. Слишком долго упрашивать им не пришлось.
Вторая свадьба была похожа на первую и на все последующие. Если и ходили разговоры о том, что Ло-Мелхиину не следует жениться вновь, они были тише, чем шаги дикой собаки, вышедшей на охоту в пустыне. Время шло, девушки умирали, и в конце концов накопилось слишком много такого, что не под силу было объяснить даже Скептикам. Но земли процветали, в стране царил мир, а Ло-Мелхиин снова и снова объявлял, что желает жениться.
Тогда в совете решили, какими девушками можно пожертвовать, и был составлен закон.
Законы и правила королевского совета меня нисколько не заботили. Меня интересовала лишь сила, которую я забирал у жен Ло-Мелхиина, когда те всходили на его ложе, и боль, которую я причинял их телам. Постепенно он свыкся с происходящим, и мука его притупилась настолько, что я едва ощущал ее. Но сила моя не убывала, и я обнаружил, что беспомощность наших жертв все еще терзает его. Итак, мы продолжали. Вместе.
Когда мастерица по хне и остальные служанки закончили свою работу, за мной пришел один из слуг и отвел меня в сад, где я прежде не бывала. Он располагался у самого основания крепостной стены, а вход в него был замаскирован под часть стены. Я не раз проходила мимо этой двери, но никогда не замечала ее. Мать Ло-Мелхиина ждала меня возле обветшалой статуи, глаза которой были не столь жуткими, как у изваяний, которые я привыкла видеть в садах касра. Отчего-то это меня успокоило, хотя я по-прежнему понятия не имела, что ждет меня этой ночью.
В темноте мать Ло-Мелхиина казалась еще бледнее, а ее кожа не была разрисована хной. Голову ее, по обыкновению, венчал парик из львиных грив, золотистый цвет которого под звездным светом поблек, точно пустыня под ночным небом. Ее дишдаша была темнее моей – синего или пурпурного цвета, при таком слабом освещении было не различить, – и, в отличие от моей, простого кроя, без вышивки и золотой нити. Я подумала, не слишком ли нарядно меня одели, но взглянув на меня, она лишь кивнула и протянула руку, чтобы поправить выбившийся из моей прически локон.
