Взгляд сержанта устремляется на разбросанные по столу бумаги. Лысина выдает волнение хозяина.
— Если так, буду действовать. Наговоров не люблю и всегда принимаю решения, убедившись сам, в соответствии с законом.
— Так когда?
— Как только соберу улики.
Они замолкают. В кабинете сержанта тишина становится плотной. И тот и другой начинают чувствовать себя неловко. Оба одновременно поднимаются с мест. Поспешность, с которой они встают, усугубляет неловкость.
— Вы вниз?
— Да, вот только не знаю, успею ли?..
— На мессу? Вовремя будем, я подвезу вас.
Неловкость тут же исчезает. Предупредительный Жил с поклоном распахивает дверь перед Элиасом Собралом.
— Будьте любезны.
— Нет, прошу.
— Нет уж, пожалуйста, сеньор.
Элиас Собрал выходит во двор, мощенный каменными плитами.
— Будет вам, сержант. — Он любезно улыбается. — Между нами…
На улице сверкает солнце. Над поселком по голубому небу плывут облака.
Они садятся в машину. От полицейского участка до церкви две минуты езды. Войдя в двери, сержант останавливается в тени колонны. Диого прячется в темном углу, а Элиас Собрал, тяжело ступая, идет в первые ряды.
Запах ладана, хорошо вымытого деревянного пола и священный покой, царящий в церкви, объединяют пеструю толпу верующих. Через ярко-красные стекла стрельчатого окна в темный неф падает дрожащий луч света, и языки живого огня вспыхивают на алтаре.
Мощный, проникновенный голос падре то настойчиво, то монотонно пронзает тишину. Убаюкивает, расслабляет. Потом обрушивается захватывающим врасплох потоком звуков, несущих неотвратимую угрозу и нежную ласку. И поет, поет печально и в то же время торжественно.
Диого, как никогда раньше, с ужасающей ясностью чувствует это. Угрожающий голос падре звучит для него — не иначе. Но уйти нельзя. Невозможно. В конце концов будь что будет.
Став на колени, он почти складывается вдвое, почти сидит на пятках. Сжимает потные руки, ломает пальцы, весь во власти страстной мольбы, лишь бы не арестовали Палму, лишь бы не арестовали!..
В шуме молитв гаснет шепот молящихся. И снова Диого просит, снова молит, повторяя до изнеможения одну и ту же фразу. В какой-то момент он даже верит, что услышан. Он поднимает к алтарю свое измученное лицо и так, без единой мысли, стоит.
Месса заканчивается.
Женщины с молитвой на устах еще задерживаются у статуй особо почитаемых святых. Мужчины не торопясь идут к выходу. На лицах — сознание успокоенной совести. Церемонно, чуть улыбаясь, они прощаются друг с другом.
