Бенто сидит около очага и, покачиваясь, блаженно смотрит на пламя. Этого Аманда Карруска уже не может выдержать.
— Он, — говорит старуха, ни к кому не обращаясь прямо, — силен, как бык! Да простит меня господь! Свалил меня на землю и покусал.
Теребя разорванный рукав, Аманда Карруска говорит зятю:
— И я знаю, что ты должен сделать… Задать ему трепку, чтобы в следующий раз не повадно было, чтобы уважение…
Палма приподнимает тарелку и через отбитый край пьет похлебку, потом медленно ладонью отирает рот и с безразличным видом выходит из-за стола.
— Так, значит, вы считаете, что я должен бить ребенка?
— Да, считаю! А то наступит день, с ним сладу не будет.
— Уважения, значит, хотите?
Выпятив грудь и подобрав живот, он подтягивает штаны.
— Тут дело-то ясное, создание божье! — продолжает он. — Думаете, слепой я? Он ведь для вас козел отпущения. Чуть что — оплеуха. И молчит. А тут ответил. Вот вас зло и разбирает. Вот в чем дело-то, а совсем не в уважении.
Аманда Карруска отворачивается. На ее изъеденном годами профиле четко вырисовываются выдающиеся скулы. Она пристально, поверх высоких языков пламени смотрит на внука. Потом глаза ее, в которых отражается пламя, загораются.
— Слушай, Жулия, — говорит Палма, следящий за выражением лица Аманды Карруска, — сегодняшнюю ночь не жди меня!
— Ой, куда ж ты?
— Опять ты со своими страхами… Знаешь, вот что я тебе скажу. Я бы хотел, чтобы ты была как твоя мать и умела ненавидеть. Ненавидеть своих врагов, даже если среди них был бы твой внук.
— Нет, вы послушайте, что он несет!.. — Аманда Карруска гневно протягивает к нему руки. — Разрази меня гром, если ты знаешь, что говоришь!..
— Вот те на! Тихо-тихо! Я ведь вас хорошо знаю. Вы меня ничем не удивите. Вот что касается вашей дочери, то тут никогда не знаешь, на что рассчитывать. Ясно?
Он подходит к огню. Проводит рукой по голове Бенто, и лицо его смягчается.
— Бедненький, бедненький Бенто.
Бенто с удовольствием подставляет голову мозолистой руке отца, прижимается к его коленям. Умиротворенный, он успокаивается, счастье играет на его лице. Палма говорит четко, весомо, повторяет фразы и все ласкает, треплет рыжие волосы сына, как когда-то после изнурительного трудового дня ласкал тягловый скот — быков и мулов.
— Бедненький, бедненький…
Ласково разнимает он руки Бенто, охватившие его колени. Надвигает на лоб шапку, гонит прочь увязавшуюся за ним Ардилу и выходит из лачуги. Уверенным шагом идет он навстречу ветру.
