Восстановление моё идёт, хотя и со скрипом. Випка тоже объявилась и поучаствовала в моём восстановлении. Она где-то достала и принесла мне чудодейственный восточный эликсир. Возможно, он и ускорил моё восстановление. Наконец, врачебный консилиум решает выпустить меня в жизнь. В ведомственном госпитале я встречаю и некоторых знакомых, а среди прочих Римкину Анастасию.
– И ты здесь? – не могу удержаться я.
– И я, – соглашается она, добавляя, – но я учу языку.
Я любуюсь ею, и первая моя мысль порождена сугубой практичностью: «Такая прелесть пропадает даром, и хорошо бы, если бы внучок обратил на неё внимание». А вторая мысль практичней: «А что если и она заражена тем же микробом мстительности? Пусть лучше остаётся подальше от нас».
Затем и мне предложили сотрудничество, но я его сходу отверг, начисто, хотя мне тут же напомнили: «А как же подписанные вами обязательства?» «Какие, – сопротивлялся я, – и где?» «А в анкете на гражданство! Там есть такая графа». На что я ответил: «Хоть режьте… Мне ненавистен тамошний режим, но говоря словами Гюго: нельзя быть героем, сражаясь против родины. Вы меня поняли?»
– Мы вас отлично поняли, мистер Мокашов, – ответил мне Кайл Херринг за всех, и от меня полностью отстали, и продолжалась обычная тягомотина, которой и стала теперь моя жизнь.
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что превращаюсь в дельфина. Тело заметно деформировалось, обложилось подушками полноты. Я думаю, это поправимо. Но в соответствии с телом мысли и повадки – дельфиньи. От возможных проблем я, лавируя, ухожу. Меня тянет к диванной невесомости, и я редко высовываюсь в мир. Я по-прежнему с копытами прошлого, и мне скоро плыть в одиночестве по течению реки Стикс в океан вечной пустоты. По ментальности я, скорее, осьминог с его заморочками, и мой гектокотиль плывет уже рядом со мной, сам по себе.
На столе моём лежит зелёный камушек, что для меня вроде талисмана. Он для меня – память о Крыме, теперешней спорной земле, дарившей себя нам в годы нашей молодости. Он, извергнутый из недр и обкатанный волнами, казался прежде неприметным голышом, а теперь дорог, как память о сказочных местах у подножия древнего вулкана, о золоте и лазури бухт дикой красоты, об успехах первой трети жизни, как нам тогда казалось, во вполне благополучной стране, где на всё у нас тогда хватало и сил, и средств.
