Подошел катер Короткова. Потрясенный, лейтенант чуть не плачет. Когда катера поравнялись, Александр протянул Левушкину руку:
— Виталий, прыгай скорее.
— Подожди. Сначала пусть твои помогут матросам.
Один за другим моряки покидают корабль. Переносят на руках раненых.
А командир все стоит. Он сходит с корабля последним.
Понурив голову, ничего не видя, прижался он к плечу друга.
— Ну, хватит. Не убивайся, — легонько встряхивает его Коротков. — Взгляни, уберегли мы ее все-таки.
В разрыве дымовой завесы показывается подводная лодка. Теперь, когда сумерки скрыли ржавчину бортов и рваные дыры в надстройке, она выглядит совсем иначе. Длинная, устремленная вперед, она уверенно рассекает воду, двигаясь вслед за тральщиками.
На мостик поднимается матрос, протягивает Левушкину что-то завернутое во влажную газету.
— Это я взял в вашей каюте. Больше ничего не удалось вынести.
Развернул Виталий. Пачка писем и портрет в простенькой рамке. Грустно и нежно улыбается жена.
— Спасибо, Парамошкин!
К поврежденному катеру спешит тральщик, за его тралом— корабль командира дивизиона.
— Влетит нам, — вздыхает Коротков. — Без приказа на мины полезли. В уставе такое не записано. А комдив наш строгий насчет устава…
Молчит Левушкин. Коротков пытается успокоить друга:
— А вообще-то в такой передряге про все на свете забудешь. Правда?
Левушкин не сводит глаз с подводной лодки. Он знает, что подводники откажутся от отдыха. Они даже к острову не подойдут, а сразу направятся в Кронштадт. Спешат моряки. Подремонтируют свой корабль — и снова через минные поля, уйму опасностей — в море, топить врага.
— Нет, неверно ты сказал, Саша, — говорит наконец Левушкин. — Не забыли мы про устав. Именно он велел нам так поступить. Читать устав надо и глазами, и сердцем. Мы с тобой так и прочли его…
Днем лес был своим. В зеленой тени укрывались землянки штабов и медсанбата, весело курились кухни, разнося вкусные запахи, от которых и у сытых разгорался аппетит.
Теперь лес чужой. И молчание его зловеще: опасность таится за каждым кустом. Наши ушли. Ныне здесь враг.
Шуршит опавшая листва. Цепочкой, один за другим, пробираются бойцы. Натыкаются в темноте на срезанные снарядами деревья. Обломанные сучья царапают лица.
Впереди — лейтенант-моряк. Он ранен. Случилось это еще в начале пути. На опушке догорал наш танк. Дымное пламя лизало броню и обуглившуюся руку танкиста — она свешивалась из приоткрытого люка. В свете этого страшного костра и заметили их. Тишину распорол треск автоматов. Лейтенант прижал ладонь ко лбу. Товарищи подхватили его под руки, увлекли в чащу. Фашисты строчили вдогонку. Пули срезали ветки, голубыми светлячками отскакивали от стволов. Но преследовать немцы не стали: не любители соваться в ночной лес. Кто-то из бойцов достал перевязочный пакет. Сержант забинтовал на ощупь лейтенанту рану. И снова он зашагал впереди, тяжело опираясь рукой на плечо старшины 1-й статьи Карпова.
