У меня в голове пронеслось: мой Пере, бедный, крутится там, в подвале ресторана «Колон», от плиты к плите, в белом переднике. Ну и я, дурочка, возьми и скажи — а если мой жених узнает? Парень еще ближе, чуть ни нос к носу, и смеется: такая молоденькая и при женихе? Хохочет, рот растянулся, зубы так и сверкают, а глаза, как у мартышки. В белой рубахе, рукава тоже закатаны. Верхняя пуговица на вороте расстегнута. Вдруг он отворачивается, встает на цыпочки и глядит по сторонам. И мне: простите. А сам давай кричать — эй, эй… вы там не видали мою куртку? Да она на стуле лежала возле музыкантов! Эй… у меня, говорит, наверно, куртку стянули, я сейчас приду, а вы тут, пожалуйста, стойте и никуда. И зовет кого-то: Синто, Синто… откуда ни возьмись Джульета выскочила, платье на ней ярко-желтое с вышивкой зеленой, поди, говорит, заслони меня, я туфли сниму… жмут, страшное дело. Я ей говорю: не могу, тут один парень, он за курткой пошел, велел с этого места никуда, пристал и все — чтобы я с ним танцевала. Джульета улыбнулась — ну танцуй, танцуй… А духота — ужас! Мальчишки пускают ракеты, везде серпантин, на земле арбузные косточки, по углам корки арбузные и пивные бутылки. С крыш и с балконов тоже пускают ракеты разноцветные. Лица у всех блестят, ребята платками утираются. А музыканты рады, им хоть бы что, играют без передыха. Ну, как в театре… А когда заиграли пасодобль, мы с ним по всей площади прошлись, и вроде издалека слышу его голос: вот вы, оказывается, как здорово танцуете! И в лицо мне резкий запах пота и одеколона. Глаза у него, как у мартышки, — блестящие, прямо в мои смотрят, а уши — точно две медали приклеены. Резинка режет до слез, мамы нет, не посоветует, не подскажет… и зачем меня дернуло сказать, что мой жених Пере работает поваром в ресторане «Колон»? Он на это только фыркнул, очень его жаль, говорит, потому что через год вы будете моей супругой и моей королевой. И мы станцуем вальс с букетом на площади Диамант[3].
Моей королевой, так и сказал!
И еще попрекнул: когда, говорит, я сказал, что через год вы будете моей супругой, вы даже не взглянули на меня. Я взглянула, а он: не надо, не смотрите так, упаду и пропаду. И вот тут я вдруг, не подумавши, сказала, что у него глаза, как у мартышки, а он только смеется. Резинка врезалась, никакой мочи, а музыканты — тара-ра-ра-ра-ра! И Джульета исчезла, как провалилась. А я не знаю, куда деваться от его глаз, они меня не отпускают, будто весь мир, вся жизнь сошлись в этих глазах, и нет от них никакого спасения. И уже время к ночи, по небу звезды рассыпались, праздник в разгаре и у девушки букет такой красивый, она кружится вся в голубом, кружится… Мама на кладбище Сан Жерваси, а я тут, на площади Диамант… Вы, значит, всякие сладости продаете? Шоколадки, конфетки? Музыканты устали, начали прятать свои инструменты в футляры и вдруг снова вытащили: кто-то заплатил за вальс, и все — опять, как заводные. После вальса народ стал расходиться. Я сказала, что потерялась моя Джульета, а он — Синто тоже исчез, и еще сказал, что когда все разойдутся по домам и на улице не будет ни души, мы с ним станцуем вальс на цыпочках… раз, два, три, раз, два, три. Вот так, Коломета!
