— У-у меня… болит брюхо.
Кто-то из ребят хихикнул. Зенон Францевич, не вытерпев, тоже рассмеялся. Ему живо припомнилось далекое-далекое детство, школа, миловидная, с тонкими чертами лица учительница и однокашники.
Сватош оделся и вышел во двор. Хватив полной грудью морозный воздух, вздрогнул, поежился.
По выработавшейся привычке — в первую очередь утрами посещать своих любимцев — пошел в соболий питомник. Утреннее солнце, оторвавшись от вершины Баргузинского хребта, ярко освещало ущелье, по которому текла буйная речка Кудалды. А над ущельем, словно зубья старой пилы, врезались в синее небо гигантские скалы — гольцы.
— Какой мужественный вид у вас! — улыбнулся он гольцам.
Подойдя к питомнику, сквозь железную сетку вольера он увидел нагнувшуюся над клеткой Валю. Она была чем-то так занята, что не заметила вошедшего директора.
Зенон Францевич чуть прикоснулся к плечу молодой женщины.
Валентина оглянулась. Легко поднялась. В больших синих глазах — печаль.
— Здравствуйте, Валя!
— Здравствуйте, Зенон Францевич!
— Что случилось?
— Ручная заболела, не ест…
Тяжело вздохнула и уступила место у клетки. Сватош опустился на колени и начал кликать свою любимицу:
— Ру-ченька. Рученька, поди ко мне.
Раздался слабый, жалобный «ннрряяу», и из клетки чуть высунулась остренькая усатая мордочка. Зеленоватые бусинки увидели своего друга. Еще жалобнее раздался «ннрряяу».
— Иди ко мне, Рученька!
Маленький, гибкий зверек в пышной черной шубке, по-кошачьи мягко ступая, приблизился к протянутым рукам Сватоша.
Осторожно взял он соболюшку на руки и нежно погладил по шелковистому меху. Зверек доверчиво уткнулся остренькой хищной мордочкой.
— Что же это вздумала хандрить-то, Рученька? — встревоженные глаза внимательно осмотрели зверька. Огрубевшие пальцы прощупали грудную клетку, позвоночник, живот.
— Валя, давно она заболела?
— Четвертый день…
— А остальные как чувствуют себя?
— Нормально… Только с продуктами плохо. Мясо кончилось. Рыбы осталось дня на три. Больше даю орехов и брусники… Рыбу экономлю…
— Э-э-э, девочка моя, ты ей чересчур много дала орехов, а потом сыпанула мерзлой ягоды… А ведь Ручная очень прожорлива, пожалуй, единственная во всем собольем роде особа.
— Я не знала, что так получится…
— Да, да… я виноват… не предупредил тебя… Но вообще-то, когда меня не бывает дома, обращайся к Екатерине Афанасьевне, а Ручную я унесу домой.
Положив за пазуху Ручную, Сватош пошел домой. Больной зверек горячим комочком прижался к его груди.
