По закону тайги, испросив позволения у хозяина юрты, Хабель отодвинул доску и заполз в темную нору.
— О-бой! Кто пришла так рано?
— Разожги очаг-то… увидишь маскарад, как на святках.
— А-а-а, Хабель! Ты сдурела, чо ли?
— Вот те сдурела… Небось сдуришь от такова…
— Ты чо баишь… Остяк понимай нету.
— Ох, Оська, чуть живой я… Всю ночь удирал от Зенона… Чего тут понимать-то… Одевайся и иди к устью Давашкит. А я немножко вздремну… Утром оне должны прийти по моей чумнице… Пропусти их и выстрели три раза. Услышу и смоюсь через Орлиное гнездо, туда они не сунутся… Понял?..
В маленьких медвежьих глазках эвенка засверкали злые огоньки:
— Буду стрелять Зенонку!
— Ты, паря, дело толкуешь, а я думал, духу не хватит у тебя.
— Убить нада… Чо пули жалеть?
— Мотри, Оська, убьешь — Малютка-Марикан будет твоя. Не убьешь — самого кончат.
— Остяк умейт стрелять, — сердито сопя, эвенк вышел из юрты.
* * *
Скала из черного гранита нависла над суровой Давашкит. Прямо под ней, минуя узенькую речную полынью, змеится чумница Хабеля. Зоркие медвежьи глазки, не отрываясь, следят за белой змейкой. Остяк уже все обдумал: «Зенон дойдет до верхней кромки полыньи — пуля убьет его на этом месте. Остальные стражники подбегут спасать своего товарища — здесь они тоже получат по пуле… А потом столкнуть их в полынью, и делу конец. Ищите… Грех простит Бараг-хан-ула[22], поставлю ему шкалик спирта. Дал я твердый таежный зарок убить Зенона — надо сделать. А там трава не расти! Раз отобрали мою Малютку-Марикан, без нее лучше не жить мне… В своей тайге… на своей речке… прячусь, как проклятый вор. Зачем мне такая жизнь!»
Длинный черный ствол берданки нацелился и застыл в ожидании своих жертв. Солнце уже давно оторвалось от вершины Орлиного гнезда. «Почему отворачивает светило свое лицо от нас?.. Повернись бы сейчас к нам — все стало бы по-иному… Тепло!» — мечтает Остяк. Он трясется от холода, но терпеливо ждет своего недруга.
Солнце перевалило за полдень. Стало ясно, что Зенон по какой-то причине не стал преследовать Хабеля. «Пожалел своих стражников, — заключил браконьер, — он знает, что за Хабелем им не угнаться… О-бой! Хабель великий лыжник!» Эвенк закурил и с невеселыми, тяжелыми мыслями направился к своей юрте. «Надо менять место, а то застанут голого в юрте. Что делать тогда? Обманывать, как Хабель, я не умею, — рассуждает Остяк. — Все труднее становится промышлять соболя в родных местах… что мне делать? Все мои предки охотились здесь… Придумали какой-то заповедник. Кому он нужен? Зенон расплодит соболей… Заберет их себе и увезет на родину. Он же чужеземец. У наших-то глаза где… Всех начальников перехитрил… Ох, беда, беда!»
