Ей удалось отвлечься от своих тревожных мыслей. Вынырнувший откуда-то из-под облаков плоский ландшафт Голландии явился для нее полной неожиданностью.
Обслуживающий персонал аэропорта Скипол знал свое дело. Вместе с другими пассажирами ее провели по коридору к большому аэропортовскому автобусу, который повез их в город. Десять миль до Амстердама они проехали с такой скоростью, что Абигайль толком не успела ничего рассмотреть и, очутившись на конечной остановке автобуса, с трудом осознала, что она уже в Голландии. Ей казалось, что совсем недавно она простилась с Боллингером, да, собственно, так оно и было. Вспомнив о полученных инструкциях, Абигайль взяла такси, чтобы доехать по указанному адресу в район Аполлолаан. Таксист сказал, что этот район находится довольно далеко от центра города. Они миновали оживленную старую часть центра, затем новые кварталы, застроенные многоэтажными домами и магазинами, и, немного не доехав до указанного адреса, такси остановилось. Абигайль вышла из машины, заплатила шоферу и, перейдя через тротуар, направилась к внушительному зданию, на которое ей указал таксист. Свои первые впечатления о доме она вынесла из его значительных размеров, припаркованных перед ним машин, явно принадлежащих состоятельным людям, из фойе, пол которого был покрыт дорогим ковром, и швейцара в наглаженной ливрее. Он вежливо поздоровался и, узнав ее имя, помог отнести ей чемодан сначала до лифта, а затем и на пятый этаж к апартаментам номер двадцать один, занимаемым, если верить надписи на табличке, мистером и миссис Е. Голдберг. Абигайль перевела дыхание и позвонила.
Дверь открыла горничная. Абигайль назвала свое имя, и она пригласила ее войти, предложила стул и удалилась. Абигайль скептически оглядела изящный стул на тонких ножках - он явно не был рассчитан на ее вес - и осталась стоять, с любопытством разглядывая комнату. Холл устилал ковер, еще более роскошный, чем в фойе; стены были оклеены тиснеными обоями с позолотой - ужасно безвкусными, подумала Абигайль. Кроме тонконогого стула, не внушившего ей доверия, в комнате находилось канапе, обтянутое красным бархатом, и еще один стул с жесткой спинкой и плетеным сиденьем, с виду весьма неудобный. Стена между двумя дверями была занята мраморным столиком с позолотой, на котором красовались французские часы и две парные вазы. Абигайль, отличавшаяся тонким вкусом, внутренне содрогнулась и пожалела, что с ней нет матери, которая, несомненно, разделила бы ее чувства. На секунду она перестала замечать всю эту роскошь и мысленно увидела свою квартирку на Кромвель-роуд, но тут же усилием воли запретила себе думать об этом; когда начинаешь себя жалеть, становится еще хуже, твердо сказала она себе и обернулась, услышав, что с противоположной стороны кто-то вошел в холл.
