Он левой рукой взял у нее чемодан, а правой деликатно притронулся к локтю Нонны Павловны и повел ее на привокзальную площадь.
"Умеет обойтись с женщиной, научился, - улыбнулась она про себя. - А был вахлак вахлаком".
- Настя, ну, скажи: сколько лет мы с тобой не видались?
Нонна Павловна смутилась.
- Не знаю... Я уж и счет потеряла. Лет, пожалуй, не меньше, как... Хотя, что считать...
Они вышли на площадь, где было еще темнее, чем на перроне. Горел одинокий фонарь, слабо освещавший длинное низкое строение - склад какой-то, тоже незнакомый Нонне Павловне, новенькие домики под железными кровлями и стену элеватора, стоявшего в стороне.
Под фонарем переминался с ноги на ногу привязанный к столбу вороной жеребец, запряженный в двухместную бричку. Свет фонаря падал прямо на его лоснящуюся, будто лакированную, спину.
- Я и забыла, когда на лошадях ездила, - сказала Нонна Павловна.
- Ты погоди, погоди, - взял ее спутник покрепче под руку. - Тут лужа. Как бы я тебя ненароком не искупал. К нам в таких башмаках не ездят...
"Нет, он все-таки мужик, - с досадой подумала Нонна Павловна. - Хотя Даша, помнится, писала, что на войне он был майором... Не сравнишь его с тем капитаном". И неожиданно для себя, как будто совсем некстати, спросила:
- Ты ведь, говорят, Филимон Кузьмич, был майором?
- Был, - подтвердил он, обводя ее вокруг лужи. - Закончил войну майором.
- А начал?
- А начал обыкновенно - рядовым.
- О! - произнесла она почти восторженно. И, помолчав, сказала: - А все-таки ты опять вернулся в эти места...
- А куда же я вернусь? - удивился он. - У меня тут семья - жена, дети. И я сам изначальный крестьянин. Землероб. Было бы прямо-таки довольно смешно и глупо, если б я...
- Ну, это правильно, - перебила она и, чтобы перевести разговор, кивнула на фонарь: - А с электричеством тут по-прежнему... не богато...
- Не богато, - вздохнул он. - Что-то плохо строится Зубовская гидростанция. Второго начальника сгоняют за неудовлетворительность...
Они подошли к бричке.
Филимон Кузьмич сперва уложил чемодан Нонны Павловны, потом, раструсив сено, стал усаживать ее, поддержал за талию и вдруг засмеялся, вспомнив:
- Ухаживал когда-то за тобой. А гляжу - и сейчас еще можно поухаживать. Дебелая...
- Ну, уж чего дебелого-то! - потупилась она.
Но ей было приятно услышать эти слова. Приятно и неприятно в то же время. Неприятно, что он с такой легкостью, без грусти, даже со смехом, вспомнил о том, что было.
