Следующие слова Дензила сильно встревожили художника:
— Предупреждаю вас, я не успокоюсь, пока не разыщу этот непорочный цветок, ради которого вы скоро умрете. А найти ее теперь, когда мы обнаружили вас, не представит особого труда.
У Певерила замерло сердце.
— Но почему… зачем, лорд Сен-Шевиот, вы хотите мстить ей? За что? — скорбным тоном прошептал он. — Церковный суд освободил вас от брачных уз. Вы вот-вот женитесь еще раз. Почему бы вам не оставить бедняжку Флер в покое? Разве вы уже не причинили ей достаточно вреда?
— Что мне делать или не делать с бывшей леди Сен-Шевиот, это касается только меня, — грубо проговорил барон. — И вы не сможете помешать мне, поскольку умрете.
В какой-то безумный миг Марш начал было придумывать способ убежать, чтобы быть рядом с той, кого обожал и защищал. Сейчас он уже жалел, что позволил заманить себя в эту ловушку. Он не может, не должен умереть и оставить Флер одну. Но вскоре он собрался с духом и взял себя в руки. Пусть это будет его последним поступком, но он во что бы то ни стало лишит Сен-Шевиота всякого повода думать, что Флер отдала себя под защиту человека менее мужественного, чем барон.
И он проговорил:
— Пусть дуэль состоится.
— Еще не наступил рассвет, — коротко ответил Сен-Шевиот. — Я вернусь в постель. Вы тоже, если вам угодно, можете немного поспать. Встретимся на лужайке, что за южной стеной. Это будет честный поединок, по всем правилам. Старый болван, доктор Босс, умер, и моим секундантом будет новый врач, доктор Барнстабл. А поскольку у вас нет секунданта, то назначаю им вот этого джентльмена. — И он повернулся к специалисту по живописи, помогавшему барону разыскивать Певерила.
— Благодарю вас, — с застывшим выражением лица произнес молодой художник.
Сен-Шевиот поднес ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок. Ему было холодно, барахлила печень, и он чувствовал, что его мало радует предстоящая возможность положить конец жизни этого юноши. Его даже восхитили находчивость и ловкость, с которыми тот сумел вывезти Флер из замка. Его мстительное чувство было направлено не столько на молодого художника, сколько на саму Флер. Эти долгие месяцы, прежде чем ему удалось добиться признания их брака недействительным, он испытывал к ней смешанное чувство ненависти и желания. Он ненавидел ее «черную» наследственность, которая запятнала чистую кровь его сына и наследника хотя бы на несколько секунд его жизни. Он также негодовал, думая о непреодолимом барьере из гордости и холода, который возникал между ним и Флер, стоило ему заключить ее в объятия. И все же страсть к ней оставалась. На какое-то время она затухала, но возникала в нем вновь; в его снах и даже в часы его бодрствования, когда он вспоминал о ее неповторимой, несравненной красоте, об этом льде, который он так и не смог растопить. Временами, размышляя о своих разочарованиях, он впадал в безумную ярость. Ведь в те секунды она духовно одерживала над ним верх, даже в моменты самого глубокого унижения, которые испытывала, пребывая в его объятиях.
