Лук поспешил на поиски экипажа, а тем временем Алиса помогала Раббине собрать Гарри и Флер еду в дорогу. Алиса взглянула на Флер с некоторой тревогой.
— Ночь очень морозная, — сказала она. — Закутайтесь потеплее. Хотите, я тоже поеду с вами?
— Нет, все будет хорошо. Теперь со мной мой папа, который позаботится обо мне, — ответила Флер, нежно посмотрев на седоголового мужчину, который ответил ей не менее ласковым взглядом.
Затем Гарри обратился к Алисе:
— Вскоре, мадам, я смогу отблагодарить вас за все те неоценимые услуги, которые вы оказали моей бедной девочке.
— Певерил наш друг, — просто ответила Алиса, — а значит, Флер занимает такое же место в наших сердцах.
— О, ты тоже полюбишь Певерила, папа! — воскликнула Флер.
— Если ты избрала его, то, значит, полюблю его и я, — отозвался Гарри Роддни.
Флер поцеловала его, затем быстро поднялась наверх с Алисой, чтобы переодеться в самое теплое платье, надеть дорожный плащ и шляпку.
Оставшись в одиночестве, Гарри взял трость, с которой явился сюда, прищурил глаза и ловко рассек тростью воздух, словно целясь в невидимого противника. Потом сделал резкий выпад вперед, прикусив нижнюю губу и прерывисто дыша.
— Ты умрешь! — процедил он. — Так умри же, подлый пес, умри!
Затем выпрямился, швырнул трость в угол и зловеще рассмеялся.
Было три часа утра. Карета с Певерилом и теми, кто сопровождал его, подъезжала к Уайтлифу. Художник был напряжен и ежился от холода. Поездка оказалась долгой и трудной из-за очень плохой дороги, однако вскоре снег перестал валить и на небе появились звезды, освещая путь своим холодным мерцанием. Мороз свирепствовал, и лошади двигались очень медленно, с трудом преодолевая снежные заносы и постоянно оскальзываясь на обледенелой дороге. Одна из лошадей сломала переднюю ногу, ее пришлось заменить, и задержка оказалась довольно длительной. Айвор все время ругался и проклинал все на свете, в особенности эту зимнюю поездку, которую он находил весьма неприятной. Наконец они остановились в «Голове сарацина» в Бэконфильде, где кучера и пассажиры подкрепились горячим ромом перед тем, как продолжить свой путь к Уикому.
Айвор и знаток живописи, нанятый бароном, лениво переговаривались, если только не клевали носом под своими пледами. Певерил в горделивом молчании сидел в стороне от них. Никто не обращался к нему, да и художнику не хотелось ни с кем разговаривать. Сложив руки на груди, он откинулся на подушку кареты и размышлял над происходящим. Он пытался представить себе, что ожидает его в ближайшее время, и его охватывали самые дурные предчувствия. Певерил Марш отнюдь не был трусом, к тому же в его творческой натуре всегда было нечто как от фаталиста, так и от философа. Ему казалось вполне вероятным, что, согласившись на эту поездку в Кадлингтон, он подписал свой смертный приговор. Но Певерил спрашивал себя: можно остаться наедине со своей совестью, можно думать о будущем с Флер, отказавшись от этой дуэли? В нем даже поднималось какое-то странное чувство торжества при мысли, что он встретится лицом к лицу с бывшим супругом Флер. Для него огромная честь — сразиться, а если надо, то и умереть за любимую. Но он не мог до конца побороть свою печаль, понимая, что, скорее всего, никогда больше ее не увидит.
