— Если схватиться за крапиву быстро и решительно, она не обожжет. Да, мне надо последовать примеру этой малышки. Я слишком много времени потратил, рисуя прекрасные портреты, собирая лилии и предаваясь глупым грезам. Теперь же я должен действовать, пусть даже это будет сопряжено с жестокостью и насилием. Ибо насилие я буду совершать ради нее, моей богини. Дай же мне, Господь, силу и мудрость, ибо сейчас я нуждаюсь и в том, и в другом!
И, больше не слушая Раббину, он схватил ее за руку.
— Ты когда-нибудь видела баронессу? — спросил он. — Ты бы могла сделать для нее доброе дело, даже если это будет опасно для тебя?
Девушка кивнула.
— Да, сэр, я видела ее один раз и считаю ее самой красивой женщиной на свете. И еще мне очень жаль ее. Я охотно все сделаю для нее и для вас, мистер Певерил. Ведь вы так добры ко мне!
— Значит, ты согласна, — довольный, проговорил он.
Флер неподвижно лежала на огромной кровати под разорванным кружевным одеялом. Она не осмеливалась сойти с постели до наступления темноты. Перед этим она съела немного супа, принесенного ей миссис Д., да и то потому, что женщина силой влила суп ей в рот.
— Мы не станем морить вас голодом, чтобы потом люди говорили, что его светлость жестоко обходится с вами! — покрикивала при этом домоправительница. — Выпьете все до капли!
После того как миссис Д. удалилась, заперев за собой дверь, Флер с ужасом увидела, что подле окна лежит огромный белый волкодав. Миссис Д., уходя, открыла окно, чтобы впустить для собаки свежего воздуха, ибо вечер был особенно душным. До этого Флер чуть не задыхалась в спертом воздухе спальни.
Снова собиралась гроза. Об этом возвещали черные тучи, надвигающиеся со стороны долины; миссис Д. даже не оставила свечи, и Флер смутно видела гигантский силуэт лежащей собаки, но хорошо слышала ее напряженное дыхание.
Флер чувствовала, как пот струится по всему ее телу. Ей не хотелось, чтобы собака вновь прыгнула на нее и, вонзив свои страшные клыки, разорвала ее плоть. Поэтому она лежала без движения, словно в оцепенении. Ей было на редкость неудобно. Нельзя было ни умыться, ни причесать волосы. Она чувствовала себя так, словно ее вымазали сажей. Губы стали сухими и потрескались. Все-таки она еще окончательно не оправилась после тяжелых родов. Воспитанная как благородная дама, она прежде не знала, что значит отсутствие таких обычных вещей, как горячая вода, мыло и гребень для ее роскошных волос, чистые простыни. Она размышляла о том, осталась бы вообще живой какая-нибудь другая светская женщина, став жертвой ужасной судьбы, которая постигла ее, причем при участии собственного мужа.
