В сытом и беспечном Континентальном Союзе мы, мужчины, любили потрепаться о природе женской сексуальности, споря, что важнее: ноги, грудь или попа. Сейчас же, когда прошло немало лет, стоя на краю могилы, могу сказать, что всего милее мне вот этот пушок в треугольной ложбинке на затылке, а ещё этот изгиб скрещённых и поднятых вверх рук, и приоткрывшиеся на секунду подмышки.
В её глазах отразился огонь костра, вспыхнув на мгновение золотым блеском. Я почему-то сказал ей, что слово «аксиллизм» услышал от неё впервые в жизни, хотя давно и долго работал в сфере, связанной с чувственными наслаждениями. Она усмехнулась, обняла руками колени, потом положила на них голову, и, глядя мне прямо в глаза, объяснила значение этого термина. Я спросил её, так, из чистого любопытства, не помнит ли она, как там называется «это», когда в виртуальных очках и с хомячками? Она задумалась на секунду и ответила. Оказывается, она и это знала. Само слово, правда, снова вылетело у меня из головы. Я попросил её показать, что она там рисует. Выяснилось, что это наши портреты: меня, Мясника, Электрика, Проповедника, Макарки. Для полноты картины не хватало только Плотника, хоть он и дурак набитый, предатель, и, вообще, я не хочу о нём вспоминать. Девочка сказала, что может изобразить и его, если есть фотография или что-то такое. Я пообещал ей фото Плотника, а также попросил написать автопортрет.
После её появления я почти перестал «летать». Я побрился. Я снова стал бодр и весел, словно в первые дни переселения в Бункер. Я перемещался по нашему жилищу с бешеной скоростью, пытаясь всё наладить и починить. Мне вдруг стало резать глаза то запустение, в которое пришёл Бункер в последнее время. Сознание, которое как будто долгое время было залеплено грязным полиэтиленом, вдруг прояснилось до чистоты цейссовских стёкол. Во мне начало прорастать нечто такое, что я давно и сознательно, казалось бы, навсегда, в себе подавил. И ещё я вдруг заметил, что куда-то делась моя сестра.
Как вы уже знаете, последние десять лет своей жизни «до взрывов» я посвятил сфере половых отношений. Вам может это показаться странным, но при всей моей сопричастности к этому, сам я проводил своё свободное время подобно монаху. Разумеется, никаких схим и постригов не было, но и секса не было тоже. Так, конечно, было не всегда. Я тоже был молод и любил женщин, но всю жизнь прожил холостяком. Пусть какие-нибудь психотерапевты или даже психоаналитики пороются в ворохе моих мыслей, изучат эту мою тетрадку и найдут там первопричину, если им это зачем-то надо. Замечу, однако, что по странному совпадению это моё «монашество» началось именно в тот период, когда мои деловые интересы соприкоснулись как раз со сферой сексуальной.
