Так убеждал я себя и не ходил, не звонил. Лишь одни раз, поздно вечером, подошел к их дому и долго смотрел на ярко освещенные окна, прислушивался к звукам скрипки, которые оттуда доносились, взглянул на балкон, где когда-то стоял Геннадий Львович, дожидаясь жену. За занавеской двигались тени, но не мог разобрать, кто находился там, в комнате. Ехевед, Суламифь, Шолом? Как все они были мне близки и как далеки от меня…
Если б Ехевед знала, что я здесь, под ее окнами, выбежала бы ко мне… Но лучше, что она и не догадывается о моем пребывании в Ленинграде.
Я ушел. Долго бродил по знакомым улицам и, усталый, вернулся в гостиницу. Утром меня пригласили в филармонию, предложили переехать в Ленинград, стать солистом симфонического оркестра. Об этом можно было только мечтать. И все же я отказался.
Встреча музыкантов-исполнителей, бывших студентов консерватории, продолжалась три дня. Последний вечер перед отъездом был у меня свободен, и мне удалось достать билет на спектакль «Тевье Молочник», поставленный гастролировавшим здесь Московским еврейским театром. Я немного опоздал и занял свое место в партере, когда уже подняли занавес и на сцене появился Михоэлс в роли Тевье. В зале гремели аплодисменты.
Потрясенный игрой этого прекрасного актера, я следил за каждым его жестом, ловил каждое слово и не замечал, кто сидит рядом со мной. Когда занавес опустился и зажгли люстры, очень знакомый голос окликнул меня, и я увидел в первых креслах бельэтажа Ехевед и Геннадия Львовича. Они пригласили меня к себе в ложу. Узнав, что я уже три дня в Ленинграде, Ехевед обиделась: «Как же так, не зашел, не позвонил!»
Геннадий Львович был в хорошем настроении, восхищался игрой Михоэлса и сказал, что еще раз пойдет в театр с детьми. Он хочет, чтобы Суламифь и Шолом увидели Михоэлса, Зускина и вообще еврейский театр. После спектакля мы вышли вместе. Ехевед и Геннадий Львович пригласили меня к себе посмотреть на детей, они за это время заметно выросли, послушать их сына Шолома, который прекрасно играет на скрипке. Мне и самому было бы приятно посидеть в этой семье, но я отказался, сославшись на то, что занят. Ехевед была огорчена моим отказом и, прощаясь, завела разговор о своем давнем желании посетить родные места. Побывать там, где стоял их дом, посмотреть на уцелевшее крылечко и посадить молодой клен на месте погибшего. Она упрашивала и меня поехать, всего лишь на день, не больше. Если не сейчас, то в другой раз. Она подождет…
