— Очень плохо! — ответил Осокин.
— Конечно, плохо, если участковый услышал выстрелы в соседнем доме! И еще одна деталь, зафиксированная в протоколе допроса кого-то из свидетелей. Вы ее, Виталий Серафимович, в протокол занесли, но перепроверять и уточнять не стали.
— Вы это о чем?
— О госте! Гость промелькнул, и больше о нем ни звука.
— Гостил, дескать, и уехал…
— Хозяйка его выгнала, а не уехал!
— Вот именно. Водочкой баловался, кто ж стерпит? Хотя можно заметить, а пока это очень туманно проступает, что именно после этого эпизода началось обострение семейных отношений Охрименко.
— Предмет для ревности? — спросил Пухов.
— Не знаю, — ответил Русанов, — а прояснить надобно! Действуйте, Виталий Серафимович! Но и о своей версии не забывайте! Все, о чем мы здесь говорили, пока без уточнений — только предположения.
Весь путь Охрименко из квартиры и до операционного стола можно было проследить с любого конца. Осокину удобнее показалось начать с рязанской больницы и лишний раз проведать больного.
Больной по заключению врачей чувствовал себя нормально, рана заживала, в поведении не обнаруживал нервозности. Как всегда, был мрачен и неразговорчив.
Больше к нему никто не наведывался, ни цветов не дарил, ни сигарет.
Первое, что попытался выяснить Осокин, это — кто ему принес цветы. Нашли нянечку, что дежурила в тот день на передачах. Она, конечно, не вспомнила бы, кто принес букет и сигареты, если бы речь не шла о ночном смертнике, которого привезли на вертолете. Она показала, что принесла цветы высокая, полная женщина, «разряженная, как на свадьбу». Не очень-то уточняющие личность приметы. Оставалась надежда, что если все же удастся найти «дружественную душу» Охрименко, то опознается по фотографии.
Затем Осокин попросил главного врача рассказать поподробнее о том, как проходила операция.
— Скорее, перевязка, чем операция, — поправил его хирург. — Почему вас волнует ее ход?
— Нам надо установить, в каком состоянии привезли Охрименко. Точнее, не могли бы вы вспомнить: когда его принесли в операционную, был ли он в сознании?
— Во-первых, молодой человек, — начал хирург, — у нас в операционную не приносят, а ввозят. Здесь все были серьезно встревожены: нам же сообщили, что у больного задето пулей сердце. Мы даже связались с Москвой и предупредили о сложной операции. К нам на подмогу даже готовы были вылететь специалисты. В том, что этот человек был в бессознательном состоянии, сомнений не было… Если бы он оказался в сознании, это нас поразило бы! Мы даже не делали рентгеновского снимка перед операцией, так торопились спасти ему жизнь. Я вам больше скажу, признаюсь в своей оплошности. Я не сразу заметил, что у него ранена и рука. Я сразу же начал зондировать рану и поразился, что зонд уперся в ребро. Только тогда наступило прозрение и мы успокоились.
