Я никак не ожидала, что любовные игры могут вызвать такой голод.
— Целый день я думал только о тебе. Что бы я ни делал, ты была со мной во всех моих делах и помыслах.
— Я тоже все время думала о тебе, о прошлой ночи.
Я не солгала.
Он не отрывал глаз от моего тела.
Но я не чувствовала ни малейшего стыда.
Он ласкал меня взглядом, как руками.
Благодаря этому взгляду я полюбила свое тело.
Прости меня, Господи, за то, что я в ту ночь ела с нескрываемым аппетитом, я, вдова, постившаяся два года после смерти мужа.
Я бесстыдно наслаждалась близостью человека, который пришел, чтобы разрушить мой город и надругаться над верой моего народа.
Только сейчас я могу признаться самой себе, что в эту, третью ночь нашего знакомства и вторую — нашей любовной страсти у меня ни разу не возникло и тени желания схватить меч и лишить его жизни. Хотя я сознавала, каким презрительным взглядом встретит меня на рассвете служанка Шуа.
Страшно сознаться, но единственным моим желанием было, чтоб эта ночь продолжалась вечно.
В промежутках между соитиями наших тел он рассказывал мне о своих походах, о тяготах солдатского ремесла. Расспрашивал и о моей жизни, об обычаях народа, к которому я принадлежала.
С интересом и без всякой ненависти он слушал мой рассказ о том, как сыны и дочери Израиля почитают своего Бога.
Рассказала я ему также и о Моисее, о Сотворении мира, о Законе, управляющем всей нашей жизнью.
Он слушал с любопытством ребенка, которому рассказанная перед сном сказка помогает унестись в неведомые миры, созданные воображением.
В ту ночь мы столько рассказали друг другу, что к рассвету мне уже казалось, что я знаю его всю жизнь.
Шуа была в бешенстве.
— Госпожа моя, если ты не в силах его убить, то я сама ночью прокрадусь в шатер и отрублю ему голову.
Нижняя губа у нее дрожала.
Видно было, что ее терзает страх, к которому добавлялась все возраставшая ревность.
— Не болтай глупостей. Перед шатром стоят часовые, которые позволят мне выйти, но никому, в том числе и тебе, не дадут войти. Олоферн каждую ночь приказывает им под страхом смерти никого не впускать. Никто не смеет беспокоить его в то время, когда он со мной.
— Но ты, госпожа, проявляешь нерешительность. Ты подвергаешь опасности и себя, и весь наш народ. Не забудь, сегодня уже четвертая ночь, а завтра пятый день. Если завтра мы не принесем голову Олоферна, Озия откроет ворота и сдаст город на милость победителя. Наступит конец Ветилуи и всей Иудеи.
