– Скажи, что ты собираешься со мной делать.
Эти слова меня немного смутили.
Во-первых, я не был уверен, что секс – такое занятие, когда один что-то “делает” с другим. Я предпочитал считать секс совместным действом, и если хотите, можете обзывать меня жалким старым либералом.
Во-вторых, я вдруг ощутил себя невинным. Несомненно, главная причина этому – Кембридж. В те времена парней в университете училось в семь раз больше, чем девушек, так что сложностей с этим делом хватало. Верно, мне удавалось найти девушек, которые хотели или хотя бы не отказывались лечь со мной в постель, но ничего особо эротичного в этих упражнениях не было. Как правило, мы просто ложились вместе и надеялись, что получится классно. Да и после университета продолжалось в том же духе – с Николой. Наш секс был незатейливым и здоровым, без выкрутасов и по большому счету – пресным. Никто и никогда не просил меня говорить, что я делаю или собираюсь делать; да что там, некоторые девушки соглашались лечь в койку только при условии, что никаких слов не будет – ни во время, ни после. Мне очень хотелось выполнить желание Алисии, но вдруг откуда-то навалилась жуткая скованность. Нет, дара речи я не лишился, да и не сказать чтобы вдруг застеснялся, однако нужные слова куда-то неожиданно подевались.
– Ну, я собираюсь хорошенько тебя поиметь, – неловко пробормотал я.
– И как именно ты собираешься это сделать?
– Я вставлю свой пенис в твое влагалище и потом…
– Нет, – сказала она немного раздраженно, но не сердито, по крайней мере пока. – Ты не будешь вставлять свой пенис в мое влагалище. Ты будешь меня ебать. Ты засунешь свой вонючий хуй в мою раскаленную пизду.
– Точно, – сказал я и попробовал поупражняться в непристойной лингвистике.
Я старательно произносил слова, выражения и порнографические конструкции, которые так нравились Алисии, но, боюсь, выходило у меня не очень-то убедительно. Временами мне казалось, будто я импровизирую дурной диалог на каком-то кретинском театральном мастер-классе. По счастью, Алисии хватало и собственной роли в диалоге – или, точнее, в монологе.
– Да, точно. О-о-охуительно! Пихай! Я хочу почувствовать, как твои волосатые яйца бьются о меня. Мерзкий, грязный ебарь.
И все в таком духе – довольно долго, причем все громче и громче. Время от времени она хрипела или визжала, но в основном разговаривала – Алисия оказалась весьма говорливой, весьма красноречивой.
Она и обо мне не забывала. Все подбивала испробовать что-то новенькое, познать новые высоты, постичь новые глубины, она давала мне прямые указания, подсказывала, что делать, подсказывала, что ей нравится. А я и не возражал. Приятно ведь, когда женщины говорят, чего им надо. И отчасти то были не просто указания, но и комментарий – в самых бесстыдных выражениях – наших действий. И хотя в результате комментарий и действие оказались нераздельными, удовольствие, которое Алисия получала от слов, похоже, не зависело от самого действия. Я радовался, что она так сильно реагирует, но при этом никак не мог избавиться от ощущения, что в ее поведении не хватает естественности. Мне чудилось, что она не столько импровизирует, сколько цитирует, а все свои непристойности взяла из какой-то порнушной книжки, которую вызубрила наизусть от корки до корки.
