Матвеева сдавила локоть Юрия.
— Доктор, перестаньте шушукаться, — Агаев погрозил пальцем. — Знаю я вас. Сегодня же выписать всех выздоравливающих и отправить на горные работы. Знайте, приеду и лично обследую ваших больных.
Матвеева покраснела.
— Приезжайте, но состояние здоровья больных имеет право определять только специалист.
— Если потребуется, разберусь не хуже врача! — Агаев погладил толстый справочник. — А о правах? О правах не беспокойтесь, — Он многозначительно кашлЯнул.
— Если не удастся некоторых отстоять, передам тебе в мастерские. Легче будет их сохранить, — шепнула Нина Ивановна Колосову.
— Кто такие? — спросил он чуть слышно.
— Хорошие! Сегодня же переложу их формуляры. Если спросят, подтвердишь, что твои. Хорошо?
— Ладно!
После совещания Колосов подошёл к начальнику управления.
— Андрей Михайлович, зимой дизеля встанут. До подстанции прииска «Большевик» тринадцать километров. По проекту линия электропередачи до Сусумана/ всё равно пройдёт мимо. Разрешите вести подготовку к Её строительству.
— Бросьте мне фантазировать. До Аркагалы строили всем управлением. Где вам! Нет проводов, леса для опор. О Западе не пекись, пусть они делают, а мы подключимся, — усмехнулся. — А Если у вас лишняя рабочая сила…
— Андрей Михайлович! Я просто отдаю себе отчёт, какова будет судьба мастерских и посёлка зимой без электричества.
— Я тоже отдаю себе отчёт, — перебил Его недовольно Агаев и взял телефонную трубку.
Юрий повернулся и ушёл.
У литейной Шайхула дробил чугунные чушки для шихты.
— Ну, как у тебя? — рассеянно спросил Юрий.
Шайхула отбросил кувалду и поглядел на свои заскорузлые руки.
— Плохо, сердитый я. К начальнику ходил, на фронт просился. А он мне: «Сиди, дурак, живым останешься». Десять лет отмантулил, остался год. Не на волю, на войну хочу. Может, мне вот так надо! — Он резанул пальцем по шее. — Может, настоящим солдатом буду. Выходит, дурак-то не я.
— Вагранка искрит, завалку просит, — показал Юрий на искроуловитель.
Шайхула пробубнил что-то под нос и ушёл.
В сквере у конторы толпились женщины. Одни были в лагерной одежде, другие в шерстяных кофточках, жакетах и модных платьях. Мимо конторы то и дело пробегали парни.
— У… глазки.
— У меня не только глазки и всё другое Есть! — бойко ответила со скамейки бледная молодая девушка в кепке.
— Ну и девка!
— Не девка, а женщина! Иди, иди, чего вылупился! и громко запела — «Цыпленок жарёный, цыплёнок пареный, цыплёнок тоже хочет жить!»
