Он почесался и скосил глаза на Краснова.
— Ну что, бывший начальничек, небось посмолить хочется? — Гиреев достал из-под подушки пачку папирос— Кури.
— Нет, спасибо, бросил.
— Это последнее-то утешение?
— Мне долго жить надо, много незаконченных у меня дел, — ответил Краснов.
— А мне нет, — Гиреев снова повернулся к Краснову. — Вот Если удастся уйти летом, тогда дело. А ты молодец, не испугался, когда хотели тебя на страх проверить. Так уж приято — всякого новичка под нары. На то и тюрьма, да Ещё штрафная. Да вот видишь, вместо взбучки и лучшее место тебе, и уважение. А почему? Потому что узнали и приняли за своего. Бандит там не бандит, а хорошее всегда помнится. Был бы человеком… — Он шельмовато ухмыльнулся: — Старожил, тайгу, наверное, знаешь, как пять своих пальцев? А?
— А что, верно уходить собираешься?.. — насторожился Краснов и облокотился на подушку. — Только со мной напрасно этот разговор затеваешь.
— Да ведь такое время, надо! А дело-то полюбовное.
— Воевать?
— Кто воевать, а кто и воровать. На фронте и без меня хватит дураков.
— М-да-а… — протЯнул Краснов. — Значит, пусть приходят фашисты и хозяйничают?
— Не знаю, как другим, а мне хоть эфиопы. Дальше этой штрафной не пошлют. А ты, вижу, за свою десятку, что тебе запросто всунули, готов и на фронт? Ну-ну, валяй, глядишь, Ещё одну приморозят.
Краснов промолчал.
В сушилке возник скандал. Раздался крик: «Куда, падло, положи карту!» Тут же кто-то ударился телом о стенку, и началась молчаливая возня. Слышалось только сопение, глухие удары и срывающийся шепоток.
— Жиганы, замри! — заглушил шум потасовки окрик Волка.
Распахнулась дверь, и на порог шлёпнулся человек, держась руками за низ живота.
— Ты чего, напоролся? — спросил у него Волк.
— Коленкой, стерва. Проходит…
— Давай за стол, — тихо проговорил Волк. Дверь закрылась, и снова началась игра. Никто в бараке не поднял головы.
Краснов лёг и закрыл лицо. Вот она, штрафная.
В воскресенье Краснов поднялся раньше других.
Все Ещё спали, забравшись с головой под одеяла, бушлаты, набросив на себя всё что можно. Печи совсем прогорели. Но здесь каждый живёт только для себя, будет мёрзнуть, мучиться, но не встанет. Не дай бог сделать что-то для других.
Краснов разжёг печи. На постелях белеет иней, стены и пазы припудрил мороз. Над нарами всплывает тёплое дыхание. Он пошёл в старостат, попросил привезти бочку воды и корыто для штукатурки. Когда вернулся, никто Ещё не встал.
— Встречный подъем! — крикнул он. — Пока не вывели на лагерные работы, утеплим барак. Ну не дурость наша так мёрзнуть, когда можно жить в тепле.
