Ничто, казалось, не могло помешать ему. Хочешь юнгой пойти в любое плавание — пожалуйста! Каждый капитан рад будет взять на борт Саньку, сына Ледового Капитана. А хочешь — иди в мореходку, все равно через это надо рано или поздно пройти, если решил стать настоящим моряком. В мореходном тебе тоже будут рады — сам начальник училища когда-то был рядовым матросом в экипаже Ледового Капитана и свято хранил память о своем первом наставнике.
У него была особенная любовь к морю: суровая, недетская. Стоя на берегу и глядя на бешеные свинцовые валы, на сизые, как остывающий металл, пенные гребни, на низкие рваные тучи, мчащиеся к океану, он не восклицал восторженно, подобно другим: «Ах, как красиво! Ах, какая величественная картина!» В этом море была могила его отца, в нем нашли покой тысячи и тысячи моряков, и Кердыш считал кощунством сентиментальничать у моря.
Да, море для Саньки было святыней, и любовь в нем к морю крепла с каждым днем. И вместе с этой любовью росла тревога…
Впервые Саня вышел в море, когда ему было лет десять. Над школой, где он учился, шефствовала команда теплохода «Михайло Ломоносов». Моряки часто приходили в школу, рассказывали ребятам о своих дальних плаваниях, а однажды пригласили их на борт теплохода и часа на два вышли в море.
Оно было почти совсем спокойным в тот день, легкий норд едва заметно покачивал корабль, и мальчишки носились по палубе как ошалелые. Все надо было увидеть — от клюза до руля.
И только Саня Кердыш не бегал с ними. Едва он поднялся на теплоход, как почувствовал головокружение и первый приступ тошноты.
Чем дальше «Михайло Ломоносов» уходил от берега, тем хуже становилось Сане. Он забился на корме между шлюпкой и бухтой каната, притаился, боясь, что его может кто-нибудь увидеть, жалея себя и втайне обижаясь на море. Никогда он еще не испытывал таких мук, ни разу еще ему не было так плохо. Саня готов был умереть, лишь бы не корчиться в судорогах, сводивших все тело…
С теплохода он сошел последним. И, ни на кого не глядя, пошатываясь, уныло побрел домой…
Нет, Саня не разлюбил свое море. По-прежнему мечтал о нем, хотя и дал себе зарок больше не испытывать свою судьбу. «Вырасту — тогда», — твердо решил он.
Шел тысяча девятьсот пятьдесят шестой год, когда Кердыш окончил школу. Получил документы, отнес их в мореходку и сказал:
— Пойду поплаваю на рыбаке. Посмотрю еще раз, как встретит оно меня, мое море.
С тревогой провожал он берег, когда траулер, на который его взяли матросом, повернул круто к ветру и рассек первую волну. Кердыш стоял, облокотившись о борт, и не Столько смотрел на исчезающий в дымке город, сколько прислушивался к самому себе.
