— Вздор, вздор!.. Вздор городишь!.. Эк тебя подмывает!..
— Нет, не вздор. И без тебя все к их услугам, сверху донизу… А кто мужикам записку напишет? Ах, дядя, дядя! Вот если бы ты помог мужикам!..
— Матушка моя, я старый служака, я тридцать пять лет его сиятельству прослужил, понимаешь ты это или нет? От него жить пошел, — как же мне идти против его сиятельства?.. Вздор, вздор!.. Да и вообще вздор!.. Ты не понимаешь главного, не понимаешь того, что заводы и население — одна душа и одно тело, что они связаны общими интересами… Да-с, вот чего ты не хочешь понять, потому что у вас ум за разум зашел… Вы смотрите на журавля в небе и не видите синицы в руках, а журавль-то еще бог его знает… в облаках он, душа моя, в облаках!.. в том-то и дело-с…
— Это какая же синица?
— А такая! И диви бы только вы, лоботрясы, но ведь и мастеровые такое же дурачье!.. Подкапываются под заводы, рубят тот сук, на котором сами сидят! Что может быть глупее этого?.. Хоть лоб разбей — не понимаю!.. И ничему не верят! Ничего не хотят знать!..
— Еще бы, когда их целые десятки лет обманывали!.. Они не верят, потому что вы все лжете…
— Эк тебя разбирает!.. Перекрестись, мать моя… о чем ты?..
— Да, лжете направо и налево… И вы, дядя, лгали и лжете… да, вы, вы… разве это неправда?
— Нет-с, неправда. Комбинировать факты, давать им то или иное освещение — разве это ложь?
— Но для чего? Чтобы скрыть истину, запрятать ее подальше, напустить туману, ввести в заблуждение?
— Мать моя! Что есть истина? Какая, где она, для кого, для чего?.. Хе-хе!.. мы знаем только человеческие заблуждения и человеческие аппетиты… Истина! Она всегда имеет две стороны…
— Если так, то о чем же нам говорить? Не о чем.
— А я и не навязываюсь, душа моя, как тебе угодно… Мне, видишь ли, не в чем оправдываться…
— Однако вы сами начали разговор.
— Я предложил только прочесть записку — больше ничего.
— А я ответила, что не желаю.
Катя сердито уткнулась в книгу. Агатов, слегка надувшись, умолк, собрал свои бумаги, исписанные мелким, бисерным почерком, и вышел на террасу.
— К нам кто-то едет, — сказал он, увидев скачущего по дороге всадника.
— Где? — спросила Катя, отрываясь от книги.
— Посмотри.
Катя, поднявшись на цыпочки, заглянула через плетень.
— Это Петя, — сказала она равнодушно.
— О… в самом деле? — обрадовался Павел Петрович и в знак приветствия махнул платком.
Петя, шестнадцатилетний мальчик, подняв высоко над головой свою гимназическую фуражку, сломя голову проскакал мимо изгороди. Через минуту он был в саду.
