— Ну, что? — спросила она.
— Не извольте беспокоиться.
— Спит?
— Не могу знать. Едва ли-с.
— Ах, я позабыла вас поблагодарить!.. Благодарю вас, благодарю вас.
Барыня протянула руку Голубеву, который сконфузился и пробормотал:
— Помилуйте-с… счел долгом уведомить…
— Я вам так благодарна, так благодарна. Митя, иди осторожнее: он, может быть, спит.
— Едва ли-с, — повторил Голубев.
Барыня, Митя и Голубев осторожно вошли в прихожую.
— Кто там? — послышался хриплый голос Псалтырина.
Спавший у дверей на тюфячке Марыч проснулся и смотрел на них дикими, недоумевающими глазами. Барыня быстро прошла мимо него и вошла в комнату. Митя разделся в прихожей при помощи Голубева и вошел твердым, решительным шагом. Голубев не посмел войти и остался в прихожей.
Псалтырин лежал на диване. Увидев жену, он приподнял голову.
— Ага! — сказал он, с усилием поднимаясь. — Донна Анна!.. Откуда ты, о донна Анна?.. Донесли! Доложили!.. Ага! И Митька здесь. Ну, полюбуйся, полюбуйся на родителя.
— Здравствуй, Саша! — сказала барыня, скоро и весело подходя к нему, и хотела его поцеловать. — Мы совсем тебя потеряли и так соскучились, что, не предупредив, решились приехать. Притом ты ничего не писал, мы так беспокоились.
Псалтырин грубо отстранил ее рукой.
— Незачем! — вскричал он и дрожащею рукой налил из графина водки, расплескав ее по столу. — Незачем! — повторил он, выпивая рюмку и делая странные гримасы. Водка текла у него с бороды на открытую волосатую грудь.
— Ты бы оделся, Саша, ты такой непрезентабельный.
— Незачем! — с пьяным упорством твердил Псалтырин. — Вот запил… видишь? Ну, смотри, любуйся, какие на мне узоры написаны!.. Грязен, как свинья! Ну и что же?.. Так и надо, так и надо.
— Мы хотели тебе сделать сюрприз, — приехали, не предупредив, — говорила между тем жена с беззаботным видом, но едва сдерживая слезы.
Псалтырин захохотал.
— Сюрприз? Покорно благодарю.
— Мы хотели тебя звать домой, ведь Митя на днях уезжает.
— С богом!
— Мама, разденься, — сказал Митя.
— Ах, да, да… Хорошо, хорошо.
Барыня суетливо стала снимать с себя шаль, шубу и калоши.
— А ты зачем здесь, щенок? — обратился Псалтырин к сыну, который упорно, строго и презрительно-холодно смотрел на отца. Митя пожал плечами и ничего не ответил.
— Не одобряете-с? — продолжал отец. — Вижу, вижу, Митенька Козелков… Знаю, что вы неумолимо строги, господин Козелков, будущий помпадур… Ну, что делать? Что делать? Не взыщите!
— Дайте нам чаю, маме необходимо согреться, — распорядился Митя, обращаясь к Ироду. На слова отца он не обратил никакого внимания.
