И пропал.
* * *
Ходить по теням не просто.
Это очень просто.
Словно летать во сне.
Сравнение более чем точное — чтобы понять, каково это, нужно не просто смотреть особым образом, нужно еще и погрузиться в состояние между сном и явью. Мир становится очень простым: желтым, и серым, и черным. Реальные, существующие предметы теряют плотность и объем, превращаются в линии, нарисованные на акварельной бумаге. Бумага плотная — и что с того?
Пистолет оттягивал руку. Из этого оружия убивали, у него тут есть вес и масса. Тащить его тяжело, но необходимо.
«Каннибализм связан с сексуальными извращениями, вообще-то… Как это скучно, Джон…»
Впервые Джона в это (место? состояние? да, пусть будет состояние) ввел страх, и впоследствии он обнаружил, что это и впрямь самое подходящее настроение: узкая грань между настоящим, глухим, нутряным ужасом и отчаянным равнодушием.
«Куски твоего тела исчезают в чей-то жадной пасти…»
В состоянии полуяви Джон перескакивал от одной чернильной тени к другой, избегая фосфоресцирующих голубых и золотистых озер света от уличных фонарей, скользил по крышам, прижимался к углам. Избегал пыльной тени убийцы, которая тоже металась где-то, очень близко, между светлым и темным. Вопиющие провалы в квантовой теории.
«Необходимо отбросить все невозможное…»
Плеском цветного стекла осталась в стороне Испанская площадь, потом — Опера. Они петляли по Риму, время от времени проваливаясь в древние катакомбы, где, кажется, ничего не стоило увидеть тени в тогах и лавровых венках. Колизей тоже мелькнул, слишком быстро, почему-то совсем не в развалинах, только часть его построек возведена была из чернильно-черного кирпича. Затем зашуршали каменные дубы виллы Ада, пронесся караван крошечных кафе на первых этажах торговых центров…
«Это приготовил вам лучший друг?»
Сердце билось отчаянно, воздуха не хватало, но сдаваться было нельзя. Как только кончатся силы — кончится жизнь. Ты попался пауку, Джонни. Муха бьется — паутина сжимается…
Джон отчаянно несся, раскручивая водоворот черных теней, но тени выскользнули из рук, провернулись мимо и уронили его на площадку декоративной лестницы с балюстрадой в виде шахматных коней, бог знает где — может быть, в какой-то вилле, может быть, в каком-то музее, он не настолько хорошо знал Рим.
Здесь тоже светил фонарь, неприятным, желтым светом. А тень вокруг фонаря сжималась черной, живучей массой, шевелящейся и неприятной. Джон очень четко понимал, что это совсем иная темнота, не та, в которой он спрятался и получил отсрочку. Спасения из этого круга нет, и шансы на побег исчерпаны.
