— Того или этого, — пожала плечами Сью. — Какая разница? Все равно мы им ничего не дадим!
— Почему?! — еще больше удивился ничего не понимающий Юлий. — Вы же защитники справедливости! А если их требование справедливо…
— Потому что честные девушки так просто не дают, — отрезала Мэри.
При этих словах Юлий уже просто не знал, за что хвататься. Однако времени отчаиваться не оставалось — меры надо было принимать и срочно: толпа снаружи грозила сломом особняка, тюремной ямой и вековечным позором. Сестры смотрели на него, испепеляя надеждой пары голубых и пары травянисто-зеленых глаз: так в сложной ситуации женщины смотрят на мужчину, а глупцы — на человека, умеющего предстать знающим.
Юлий вздохнул и решился на второй заход. Он выскочил на балкон, как осенним днем с головой ныряют в холодную воду.
— Господа!.. И дамы, — крикнул он, причем пауза была обусловлена тем, что мальчик увернулся от особенно метко брошенного огрызка яблока. — Скажите пожалуйста, кто вы такие! Пожалейте меня! — голос у Юлия был сильный и звонкий, так что всеобщего внимания добиться он смог.
Толпа на секунду смолкла, и кто-то крайне недоверчиво и кисло проорал:
— А ты вообще кто?
— Я — переводчик! — ответил Юлий. — С ихнего, — от ткнул пальцем себе за спину, — на общечеловеческий. И обратно. Так что если надо что сказать, говорите мне, я передам!
В толпе послышались смешки вперемешку с матами, раздались нестройные выкрики, и еще через несколько минут диалога, который нельзя было назвать конструктивным, Юлий выяснил простую, как половая тряпка, истину.
Под стенами дома Гопкинсов, помимо негодующей матери (которая тоже вносила свою лепту во всеобщий галдеж, но которая, к облегчению Юлия, оказалась самой обычной пожилой домохозяйкой, каких в Варроне не счесть) собрались почти все из гильдии цветочников и все жители Восточного Квартала Варроны. Проблема первых состояла в том, что лошади героинь пожрали все цветы на клумбах, приготовленных к празднованию Дня Независимости от Узурпаторов-Рецидивистов. Проблема вторых была еще проще: упомянутые лошади, счастливо переработав пожранные цветы, обильно украсили продуктами переработки улицы и дома в их квартале. Украшения получились не столь эстетически выдержанными, как планировали цветочных дел мастера, но гораздо более пахучими. Что характерно, по цвету, вязкости и консистенции они ни в какое сравнение не шли с обычным лошадиным навозом, какого вдоль улиц имелось во множестве. Очевидно, ехидные лошади и гадили особенно ехидно.
