– Моя маленькая Венера, – прошептал Эрнест, усаживая ее у окна, пока его «ополченцы» гуськом покидали комнату, унося с собой карты, бумаги и карабины. Здесь все еще пахло кониной, которую они несколько дней назад варили на газовой горелке. – Шампанского? Мы еще не все выпили.
На письменном столе стояло блюдо с апельсинами.
Запасов у Эрнеста было не меньше, чем бардака в комнате. Куда бы он ни направился, у него всегда под рукой оказывалось столько выпивки, сколько другим военкорам и не снилось. Стоило затеять вечеринку, как он, словно фокусник из шляпы, доставал откуда-то банки джема и арахисовой пасты, жестянки с консервированной ветчиной и персиками в сиропе. Да если бы даже он в жизни ничего не написал, то все равно стал бы знаменитостью в голодном Дорчестере благодаря своему шкафу, набитому деликатесами. После той встречи в Лондоне они еще пару раз обедали и ужинали вместе, неизменно памятуя об отсутствующих супругах. Основными темами их разговоров были передвижения войск и линии атаки тех сражений, что случились в последние пять лет. Когда он попал в аварию, Мэри принесла ему в больницу Святого Георга завернутые в газету желтые тюльпаны. Поцеловала его в голову возле повязки и ощутила запах мыла и камфары.
– Что случилось?
– Мы протаранили стальную цистерну с водой. Ни хрена видно не было.
– Летчики называют это «черной пеленой», дурачок. Когда глаза устают. – Она поставила желтые тюльпаны в вазу. – Вот. Цветы поднимут тебе настроение.
– Это ты поднимаешь мне настроение!
Мэри улыбнулась. Глаза у Эрнеста были пьяные – сотрясение мозга он лечил шампанским. Оставшееся в бутылке Мэри вылила в раковину. Эрнест бурно возражал, но улыбался, словно ему нравилась ее забота. Потом он сказал, что позже вечером его должна навестить Марта – гранд-дама собственной персоной. Он поднял кулаки и сделал пару выпадов в воздух.
– Может, останешься? Поглядим, кто кого?
Мэри лишь рассмеялась. После вечеринки в Челси с польскими летчиками, а особенно после унизительного эпизода с лисьим палантином встречаться с мисс Геллхорн совершенно не хотелось.
Эрнест открыл следующую бутылку – пробка вылетела в окно и ударилась о мостовую. Из кондитерской напротив хозяйка в просторном рабочем халате выметала мусор. Мужчины стояли в очереди к киоску за вечерними газетами. На мостовой, где еще недавно лежала мертвая лошадь, темнело пятно засохшей крови. Флаги, свисавшие из окон и с балконов, теперь напоминали линялые занавески. Праздничный наряд Парижа ветшал, свобода становилась повседневностью.
