Эрнест положил на кресло свою ногу в шрамах:
– Вот что такое война, Марти, она уродует, она убивает. Или ты думаешь, что ты какая-то особенная и найдешь там что-то другое? Поверь, не найдешь.
– Чушь! При нашей первой встрече ты сам сказал, что мне надо отправиться на войну.
– И ты сделала это. Браво!
Она подошла к окну: в сумерках золотились сахарные плантации.
– Ты тут зарылся в удобную берлогу, – сказала она стеклу. Отражение было размытым и еле заметным. – Думаю, ты просто боишься настоящей жизни.
– Ты считаешь меня трусом?
– Нет, просто пытаюсь сказать, что я несчастлива здесь. Я не хочу жить этой пронафталиненной жизнью.
– Марта Геллхорн. – Эрнест расхохотался. – Военный репортер-мазохистка. Ни фига ты не понимаешь, детка.
Марта распахнула парадную дверь и вышла на широкие каменные ступени. Ей не хватало воздуха. Сколько можно спорить об одном и том же? Наверное, это ее вина, ведь она снова и снова пыталась добиться от него того, что хотела услышать. В саду коты подстерегали голубей. Орхидея тянула розовато-лиловую шею. Бездумно заливались птицы.
Вокруг роскошно цвела Куба.
Эрнест вышел следом. Молча протянул коктейль и плюхнулся в тростниковый шезлонг. Тот в ответ жалобно скрипнул, затем раздался треск, и Эрнест приземлился наземь – колени на уровне ушей, на лице детская ярость. Но при виде хохочущей Марты тоже улыбнулся.
– Вот ведь барахло, – воскликнул он, поднимаясь.
Обломки шезлонга полетели в сад, оттуда послышался кошачий вопль. Марта снова расхохоталась.
– А теперь скажи мне, зачем тебе отсюда уезжать? – спросил Эрнест, махнув рукой в сторону виллы «Финка», их роскошной развалины. Он уселся рядом, отчетливо запахло спиртным. – Что я могу сделать для тебя, Марти? – Теперь его голос звучал нежно. Бедняга Эрнест. Его всегда любили больше, чем он сам.
– Давай отправимся в Европу.
– Я старый.
– Тебе только сорок четыре. Ты можешь встряхнуться.
– Там холодно. И еда ужасная. Издергаюсь, а толку?
Он отхлебнул из бокала Марты и протянул ей.
– Для меня от тебя там как раз будет очень много толку!
– Я не могу быть твоей горничной, Марти. И твоей гувернанткой.
– Тогда снова будь репортером.
– Не хочу, Марта. Если ты останешься здесь, мы могли бы попробовать стать семьей, родить дочь.
При мысли о детях Марта вздрогнула. В прошлом году она сделала очередной аборт. Эрнест уговаривал ее сохранить ребенка, он вбил себе в голову, что это девочка. Но Марта сказала, что мать из нее не получится и детей ей никогда не хотелось и не захочется.
