Да, душить. Мы все задохнемся. Запаса сжатого воздуха нам при строжайшей экономии хватит только на триста часов. А потом…
На Луне, посреди бескрайнего простора Моря Имбриум, останутся четыре трупа в закрытом автомобиле.
А может быть, совсем иначе! В тот момент, когда у нас кончится кислород, мы откроем двери нашего автомобиля — настежь. Одна секунда — и мы окажемся в безвоздушном пространстве. Кровь брызнет изо рта, из ушей, из носа; несколько судорожных, отчаянных вдохов грудной клетки, несколько бешеных ударов сердца — и конец.
Зачем я пишу все это? Зачем я вообще пишу? Ведь это не имеет никакого смысла. Через триста часов я умру.
Часом позже.
Возвращаюсь к своему дневнику. Я должен заняться чем-то, иначе эта мысль о неизбежной смерти сведет меня с ума. Мы ходим по автомобилю и бессмысленно улыбаемся друг другу или разговариваем о чем-то незначительном. Минуту назад Варадоль рассказал, как в Португалии приготавливают некий соус из куриной печени с каперсами. А в это время все мы, не исключая и его, думали о том, что через двести девяносто девять часов мы умрем.
Собственно, смерть не так уж страшна — почему же мы так ее боимся? Ведь…
Ах, насколько жалко выглядит это философствование о смерти! Громче всех мудрецов, предписывающих соблюдать спокойствие перед лицом смерти, говорят мои часы в кармане. Я слышу тихое тиканье и знаю, что это шаги приближающейся смерти. Она будет здесь раньше, чем закончится наступающий долгий день. Не задержится ни на минуту.
Мы все еще находились среди подковообразных скал, одеревеневшие от мороза, когда Варадоль, взглянув случайно на стрелку манометра одного из резервуаров со сжатым воздухом, издал испуганный возглас. Все мы подскочили, как наэлектризованные, глядя в том направлении, куда указывала его дрожащая рука, так как от ужаса он не мог вымолвить ни слова.
В одну минуту мне сделалось жарко: манометр не показывал внутри никакого давления. Мне пришло в голову, что, возможно, от сильного мороза воздух в резервуаре, расположенном в стене, подвергается конденсации. Я открыл кран — резервуар был пуст. То же самое было со вторым, третьим, четвертым и пятым. Только в шестом, последнем, был воздух.
Всех нас охватило безумие. Не задумываясь ни над причиной загадочного для нас опустошения резервуаров, ни над тем, что мы делаем, что следует делать, и можно ли вообще что-либо изменить, мы все сразу бросились к двигателю, не чувствуя мороза, усталости, сонливости, ничего — охваченные только одной безумной мыслью: бежать, бежать, как будто от смерти можно убежать.
