«Ну целое представление, — думал он. — Вот, к примеру, говорят, что в каком-то древнем городе, возможно, в Иерусалиме… впрочем, это, скорее всего, просто выдумка, так что пусть будет самое известное место, пусть будет Иерусалим… Так вот, в Иерусалиме были то ли ворота, то ли там была улочка под названием Игольное ушко, а значит… — Он шел и думал о человеческой глупости. — Себя не обманешь. Что такое в конце концов религия?»
И с этим вопросом был тесно связан вопрос о рубахе.
Носил он ее редко, а вот думал о ней часто.
Она висела на крючке у черного хода. Теплая шерстяная рубаха, которую он называл про себя «уличной» или «рабочей». Серая, в редкую светло-зеленую полоску. Рубаха для работы в саду.
Только он не работал в саду. Там работали Том или Ред, друзья («гражданские мужья», как он их про себя называл) Рути.
Эту рубаху он надевал раз пять в году, не больше. В редкие прохладные утра или вечера, когда хотел выйти в сад и выкурить сигару. В таких случаях он брал железный стул из тех, что стояли у черного хода, преодолевал тридцать пять ярдов, ставил его под виргинским дубом, а потом сидел там, курил и поздравлял себя с тем, что решился на такое чуть ли не богемное поведение.
Вылазки эти неизменно предварялись внутренним диалогом, в котором он вставал то на одну традиционную точку зрения, то на другую, а третий голос, «посредник», приводил их к общему согласию.
«Почему бы мне просто не посидеть на свежем воздухе, одевшись, что называется, кое-как, и там, вдали от любопытных глаз, не насладиться сигарой? И даже если меня заметят, что с того? Разве не видел я людей… — Здесь он в знак уважения к невидимым слушателям почтительно кивал головой, дабы те, упаси Бог, не восприняли последующие слова („моего круга“) как признак чванства. Сделав паузу, он продолжал: — …людей моего круга, которые в схожих обстоятельствах открыто пользовались подобной рабочей одеждой, а то и выказывали к ней явную симпатию? Разве не видел я таких людей, причем именно в саду, и довольно часто?»
Здесь внутренний голос, обычно игравший роль оппонента, замечал, что рабочую рубаху следует надевать для работы в саду. Ну и так далее.
Потом, как правило, вступал третий голос, напоминавший, что он на пути в кабинет, где хотел покурить, и он проследовал туда в превосходном настроении. А в превосходном настроении он пребывал по той причине, что ему был по душе его либерализм, позволявший наслаждаться философскими размышлениями, доступными лишь внутренне свободным людям.
