Чтобы столкнуться с проблемами хозяина, надо, прежде всего, стать хозяином.
Франку было хорошо. Ему нравилось вдыхать дым собственной сигары и смотреть, как ветер уносит его сквозь решетчатую ограду веранды. «Славные сигары, — думал он. — Такую докуришь — и все. Как будто никто и не курил».
Отличного качества гавайские сигары. А почему нет? Разве он их не заслужил?
«И да, и нет», — думал он.
Да, существуют бедные. Да, существуют больные и угнетенные. И, да, он заработал на этот дом и продолжал работать по двенадцать часов в сутки, да еще в условиях падающего рынка. И кто поручится, что — Боже упаси — фабрика не разорится, не сгорит, не…
«В этом вся суть, — размышлял он. — Нет уверенности. Никакой. Мы придумываем себе понятия о морали и справедливости и облачаемся в них, чтобы прикрыть стыд. Стыд за собственную незначительность. Все зависит от случая. Все».
Он смотрел на женщину в саду.
«Трава чистая, — думал он. — И сухая, юбку не запачкает. Боже правый — вы только взгляните на эту огромную черную задницу».
Он прочистил горло и поерзал в кресле-качалке. Потом стряхнул пепел в высокую напольную пепельницу.
«Тут нельзя суетиться, нельзя слишком часто стряхивать пепел с сигары, потому что пепел остужает дым… если, конечно, это хорошая сигара, — думал он. — С другой стороны, зачем устраивать из этого фетиш?»
«…как делают некоторые», — потянулась параллельная нить размышлений. Это высказывалась другая часть его личности, потише и помельче первой. Он пожурил ее, мягко, но уверенно. Разве не к ней он, собственно, и обращался? Разве не к тому вел? Ведь мог бы просто ответить: «Да, черт возьми, ты прав, все это вычурность и фетишизм». Мог бы, и тогда невидимый собеседник поторопился бы сделать вывод: «Да. Да. Так мы поступаем сами, и так составляем себе мнение. О других людях, которые так поступают». Но он не стал отвечать себе подобным образом. Он возразил этому голосу: «Знаешь, я уверен, что каждый поступает так, как ему удобно». И тогда третий голос, что-то вроде арбитра, добавил: «Если они заплатили за сигару, кому вообще есть дело, как они ее курят?»
Но пользуясь привилегией председателя этой внутренней конференции, он и этот голос попросил помолчать, дружелюбно, но чуточку пренебрежительно ему кивнув. «Я знаю, что ты не станешь кривить душой, чтобы снискать мое расположение, и в некоторой степени даже разделяю твою позицию. Но читать нотации и делать замечания участникам дискуссии все-таки буду я. — Он улыбнулся голосу, словно говоря: — Ну нам-то с тобой эти замечания вообще не нужны. — Помолчал. — Да и не стану я, — подумал он, — порицать то, предыдущее высказывание. Оно ведь не мое, не мне его и осуждать. Разве что, при необходимости, немного „поправить“, да и то по-доброму, дружелюбно».
