— Вчера-то, говорят, облаву на ведьм устроили, да не поймали никого! — слышал Готфрид и, переворачиваясь на другой бок, вяло думал: «Поймать бы вас, да выведать на дыбе, откуда вы это успели узнать…»
— О, смилуйся, Господи! Да неужто эти еретики снова посевы будут портить? У меня с утра ребёнок захворал, кашляет и слизью исходит. Может, колдовство какое?
— А где он вчера был?
— На речке купался, с Клаусом и другими мальчишками…
— Зачем ты его отпустила, дурёха? То опасно! Ведьмы, поговаривают, в праздник святой Вальбурги речки отравляют мазями или порошками колдовскими! Ты своди сына к священнику, расскажи, как всё было, да гостинцев святому отцу дать не забудь! Пусть трижды молитву над ребёнком читает, может быть исцелит…
Потом улицу начали наполнять рабочие звуки и запахи: аромат свежего хлеба из булочной неподалёку, который почти перебивал вонь помоев на улицах. Послышался мучительный в такую рань стук молотка — сосед, майстер Браун, чинил крышу.
Готфрид, недовольно замычав, попытался спрятать голову под соломенную подушку, но сон уже не хотел возвращаться. Захотелось скинуть одежду и залезть под нагретое за ночь одеяло, но, вспомнив, что рядом с ним лежит обнажённая фройляйн, он понял, что если разденется, то точно не уснёт. Поэтому он отвернулся от неё и закрыл глаза, слушая рваный ритм ударов молотка.
Ему всё-таки удалось уснуть. И он бы проспал так до вечера, но уже в полдень в дверь требовательно постучали, и Готфрид, сонный и опухший, вскочил с постели. Встряхнув головой, он накрыл дочку Шмидта одеялом, чтобы не бросалось в глаза обнажённое тело, если вдруг придут солдаты. А друзей, которые могли просто так прийти к нему в гости, у Готфрида почти не было…
Он осторожно выглянул из-за грязной занавески: на пороге, в серой рубахе и штанах, которые должны были доходить взрослому человеку до колен, но у него свисали почти до земли, переминаясь с ноги на ногу и глядя вверх, стоял мальчик. Это был молодой служка, который которого часто отправляли с сообщениями тому или иному человеку. Звали его, кажется, Михаэлем…
Готфрид приоткрыл дверь, загородив собой весь просвет, чтобы мальчишка ничего не увидел.
— Их преосвященство викарный епископ бамбергский Фридрих Фёрнер вызывает вас к себе, — выпалил посыльный, комкая в руках полы своей засаленной серой рубахи.
— Как настроение у преосвященства? — нарочито спокойно спросил Готфрид.
Мальчишка огляделся, а потом поведал заговорщицким шёпотом:
