Назми записал все суммы на листке бумаги и протянул его мне. Я заплатил. Когда я выходил из магазина, он внезапно сказал:
– Помнишь Расима?
– Рыбака Расима?
– Да, – сказал он. – Умер вчера.
Он смотрел на меня, а я молчал. Взял сдачу, авоську и пакеты.
– Говорят, от сердечного приступа, – продолжал он. – Хоронить будут послезавтра днем, когда приедут его сыновья.
Вот так: от того, что мы говорим, не зависит ничего.
Я приехал в Гебзе в девять тридцать, к этому времени улицы уже нагрелись, и от утренней прохлады не осталось и следа. Я сразу пошел в здание районной администрации и написал заявление для работы в архиве. Какой-то чиновник не глядя поставил номер на мое заявление, и я представил, как спустя триста лет какой-нибудь историк найдет его заявление среди развалин и попытается истолковать. Работа историка – сплошное развлечение.
Развлечение-то развлечением, размышлял я, но все же требует терпения. И с гордостью за свое терпение и с верой в себя я приступил к работе. Мое внимание сразу привлекла история двух лавочников, убивших друг друга в драке. А родственники обоих давно похороненных и оплаканных драчунов подали друг на друга в суд. 17‑го числа месяца Великой Клятвы 998 года[38] свидетели в подробностях рассказывали, как прямо посреди рынка произошла драка на ножах. Сегодня утром я взял с собой таблицы перевода дат по Хиджре на христианское летоисчисление и поэтому заглянул туда. Это 24 марта 1590 года! Значит, все произошло зимой! А между тем, когда я записывал этот случай, я все время представлял себе знойный, жаркий летний день. Может быть, это был солнечный мартовский день. Потом я прочитал протокол судебного разбирательства, начатого одним человеком. Купив за шесть тысяч акче раба-араба, он выяснил, что у того на ноге рана, и пытался вернуть раба продавцу. Ясно было, в каком гневе он диктовал писцу, как его обманули слова продавца и как глубока рана на ноге у раба. После этого я прочитал об одном разбогатевшем землевладельце, против которого выступал весь Стамбул. Из ранних судебных бумаг явствовало, что двадцать лет назад тот же самый человек, работая сторожем на пристани, попал в суд за злоупотребления. Я пытался узнать из ферманов, какими проделками в Гебзе занимался этот человек, по имени Будак. Теперь я искал упоминания о нем, а не о чуме. Я узнал, что однажды он, кажется, зарегистрировал несуществующий участок земли, платил два года подряд за него налоги из собственного кармана, потом поменял этот участок на сад и, обманув нового владельца участка, скрылся. С одной стороны, мне казалось, что Будак мог бы совершить такое, но некоторые места в судебных бумагах вроде бы говорили обратное. Я изрядно попотел, чтобы согласовать все, что нашел в бумагах, с этой историей. Потом нашел и другие документы, подтверждавшие мою историю, и очень обрадовался. Новый сад дал урожай винограда, и Будак наладил виноделие в хлеву, принадлежащем другому человеку, и торговлю вином из-под полы. Я с удовольствием читал, что, защищаясь от обвинений некоторых людей, задействованных им при торговле, он нападал на них гораздо сильнее, чем они. Затем он приказал построить в Гебзе маленькую мечеть. И я удивился, вспомнив, что в книге учителя истории об известных людях Гебзе об этом человеке и этой мечети написано всего лишь несколько страниц. Будак, которого изображал учитель истории, был совершенно не похож на того, которого представлял себе я. В книге учителя был изображен уважаемый, солидный житель Османской империи, портрет которого можно поместить в учебники по истории. А мой Будак был хитрым и ловким мошенником. Я задавался вопросом, смогу ли я выдумать новую, насыщенную еще большим количеством приключений историю, которая не будет противоречить официальным документам, но тут Рыза сообщил мне, что архив закрывается на обеденный перерыв.
