Огонь камина соперничал с мраком. Вскоре выяснилось, что в комнате я не одна.
Куратор сидел в кресле и отрешенно смотрел на языки пламени. Я вперила в него полный ненависти взгляд. Это его руки удерживали меня, не давая спасти Себа. Мучит ли куратора совесть за бессмысленное убийство? Есть ли ему дело до несчастных рабов из «Незрячего дома»? Вряд ли. Даже в его обращении с Наширой не проявлялось ни малейших эмоций. Интересно, чем можно пронять такое существо?
Словно почувствовав мой взгляд, рефаит поднялся и направился к кушетке. Я боялась пошевелиться. Рука в перчатке взметнулась, заставив меня вздрогнуть. В следующий миг пальцы коснулись моей пылающей щеки. Под тяжелыми веками блеснули глаза, вернувшие свой привычный, цвета спелого яблока оттенок.
– Его дух, – выдавила я, еле ворочая языком. Каждое слово причиняло невыносимую боль. – Он покинул землю?
– Нет.
Огромным усилием воли мне удалось не выдать охвативших меня чувств. Бедный Себ! Если не прочесть заупокойную молитву, его душа так и будет скитаться неприкаянной. Мальчик по-прежнему здесь. Одинокий, напуганный и, что всего хуже, по-прежнему раб.
– Почему она меня пощадила? – прохрипела я. Горло было словно истерзано наждаком. – Почему просто не прикончила?
Проигнорировав вопрос, страж осмотрел мое плечо, потом запрокинул мне голову и поднес к губам взятый с прикроватного столика кубок с темной жидкостью. Я инстинктивно отшатнулась. Куратор неодобрительно цокнул языком:
– Пей, это поможет снять опухоль. – Видя мои потуги высвободиться, он строго добавил: – Ты разве не хочешь выздороветь?
Ага, разбежался! Чудо, что я вообще выжила, и вот меня, похоже, снова пытаются убить.
– Тебе поставили клеймо, – пояснил рефаит. – Нужно обработать рану, иначе пойдет заражение.
Прикрывшись одеялом, я силилась заглянуть за спину.
– Клеймо?! Что за… – Пальцы вдруг нащупали на плече отметину. XX-59-40. Нет! Только не это! – Гады! Чокнутые! Ну погоди, сволочь. Тебе конец! Ляг только спать, и тогда… – Говорить было очень больно.
Страж изумленно вглядывался в меня, словно не понимая, о чем речь.
Он ведь не дурак. Тогда почему так пялится? Но самое страшное – меня клеймили, как скотину. Нет, хуже. У скотины хотя бы есть имя, у меня же отныне только номер.
В мертвой тишине слышалось лишь мое прерывистое дыхание.
Страж дотронулся до моего воспаленного колена. Я отдернула ногу и взвыла от боли:
– Не прикасайся!
– Клеймо со временем заживет. Другое дело – бедренная артерия, – пояснил он.
