– Только иконы не целуй – заразишься.
Со стариком Белкиным маленькая Маша ходила на Смоленский рынок торговать пуговицами и прочими мелочами, которые он возил на старой тачке. Однажды тачка сорвалась, ударила старого Белкина ручкой в живот и попала ему прямо в грыжу, после чего он вскоре умер. Дом в Конюшках остался за новыми Белкиными. Отец сам выучился на художника. Растирал краски, в Питере помогал рисовать вывески, расписывал богатые квартиры. В двадцатые годы он работал в театрах, а затем расписывал клубы. Ненавидел большевиков и был абсолютно уверен, что они пришли ненадолго. Надеялся переждать их правление. Об отце еще сказала, что узнала о том, что он еврей, только когда ей исполнилось семнадцать лет. Правда, отец принял православие, чтобы жениться на матери.
Он запретил отдавать девочку в советскую школу, нанимал домашних учителей до десятого класса. В самый последний класс ей пришлось все-таки пойти, чтобы можно было поступить в институт.
Мария Иосифовна выросла абсолютно не похожей на советских девушек: была хотя и замкнутой, но самостоятельно мыслящей. Единственно, о чем жалела, – что не научилась выступать публично, а это, ей казалось, необходимо, чтобы защищать друзей от нападок.
В Литинституте она училась на переводческом факультете в конце тридцатых годов. Она была высокая, с длинной русой косой, спортивная. Играла в теннис во дворе Клуба писателей. Там и познакомилась с Тарасенковым. Он к тому времени расстался с какой-то по счету женой. Говорили исключительно о книгах, о поэзии. Это решило всё. Поженились. Отец Марии Иосифовны очень его полюбил. Тарасенков перевез вещи в Конюшки и стал называть его папой.
Мария Иосифовна часто говорила о себе в третьем лице: «Машка старая, Машку надо накормить».
Или: «Приличные люди давно уже поумирали, только я осталась».
Обычно наши встречи начинались с долгого звонка в дверь. Продолжительная тишина. И вдруг звонкий голос из глубины квартиры: «Иду!» Щелчок. Лицо, красивое даже в девяносто лет, узкое, очень бледное, с правильными чертами. Голова высоко поднята, волосы схвачены большой заколкой. Брюки, блузка. Вид очень современный – настоящая западная старая дама.
Пока жду у двери, смотрю на лестничное окно, заставленное геранями и бегониями. За ними – шапка Кремля. Скоро вид резко изменится: набережную, Кремлевский дворец закроет очередной новодел.
Мария Иосифовна всегда говорит отчетливо, хорошо артикулируя. У нее молодой звонкий голос. Смеясь, рассказывает, что когда с ней говорят по телефону, то не понимают, что девяностолетняя старушка – это она. Специально называет себя старушкой, хотя понимает, что это не так. Болеет, мучается, слепнет и глохнет, но остается прямой.
