Игорь Корсаков зевнул и поднял глаза к потолку. Потолок студии был стеклянный и сквозь стекло на Игоря смотрели звезды. Четкие и блестящие, словно вкрапления слюды в темной породе, они иногда расплывались туманными пятнышками, двоились и тогда он прищуривал глаза, фокусируя зрение.
"...эстетика больного ума умерла, выхолощенная ремесленниками от искусства, - говорит Леонид Шестоперов, - авангард выродился, концептуализм в кризисе. Кого сегодня удивишь посыпанной золотым песком кучей дерьма на холсте? Кто остановится возле инсталляции из гниющих отбросов, нанизанных на шампур над угасшим костром? Прошло время, когда критики искали и находили в русских художниках выразителей отвлеченных и духовно свободных направлений живописи, графики, инсталляций и даже перформанса, вынужденных скрывать свои работы от официозных деятелей воинствующего соцреализма..."
-- Ты зачем мне эту херовину подсунул? - спросил Корсаков, роняя журнал на пол, - я тебе что, первокурсница из Строгановки, чтобы охмурять меня забугорными публикациями? Ты еще расскажи, в чьих коллекциях твоя мазня висит и за сколько на последнем Сотби ушло нетленное полотно "Путь жемчужины через кишечник черепахи".
-- А что, очень даже неплохо ушло, - пробурчал Леонид Шестоперов, терзая зубами вакуумную упаковку с осетровой нарезкой, - черт, нож есть в этом доме?
-- Тебе лучше знать, - пожал плечами Игорь, - твой дом.
Шестоперов рванул упаковку, куски рыбы вывалились на рубашку, на джинсы. Масло потекло по подбородку.
-- Во, бля, - Леонид собрал осетрину, сложил ее на блюдце и ухватил масляными пальцами бутылку виски, - ну, повторим?
-- Давай, - Корсаков взял стакан, - за что пьем?
-- За тебя, Игорек! Вот ты смог, а я нет, - с горечью сказал Шестоперов. Как обычно, к исходу первой бутылки он стал сентиментально-слезливым и завистливым, - ты смог остаться самим собой, не продать свое искусство, свой талант, свою душу...
-- И живу, как последний ханыга, - добавил Игорь, - поехали, - он опрокинул стакан в рот, проглотил виски залпом и, нащупав пальцами маслину, закусил, сморщившись от сивушного привкуса заморского зелья. - Ты что, водку не мог взять? Все понты твои... всегда любил пальцы раскинуть.
-- Ну, не ругайся, старичок. Тебя порадовать хотел. Вот ехал и думал: первым делом Игорька найду! Сядем, выпьем, вспомним былое, а потом и за работу. Веришь, нет - не могу там работать! Жлобы они там все! Галерейщик мне квартиру со студией в Челси снял - это после выставки в Бад Хомбурге. Давай, говорит, Леонид, твори! А я не могу... - Шестоперов хлюпнул носом. По мере опьянения он становился плаксивым и обиженным на весь свет, - и деньги... всюду деньги. Ты хоть знаешь, сколько берет какой-нибудь отставной пшик... шишка отставная за присутствие на открытии выставки в какой-нибудь занюханой, засраной, задроченой... их-к... галерее? Типа нашего Горби? Ну, Горби не знаю, но ва-аще... штук по пять, а то и по десять настоящих зеленых американских рублей, с портретом в парике! Жлобы они меркантилы...льные! Размаха нет, а они центы считают! Вот ты...
