Лицо старухи украсили ссадины, на лбу выступила свежая кровь, из горла вырывалось змеиное шипение, пролежни над кобчиком треснули и намокли. Безжалостные руки дружно отодрали скользкое тело от пола, потащили к ненавистной палате. Старуха намертво вцепилась в дорожку, и та волнами потекла следом, оголяя холодный истертый пол.
— Отцепись, говорю!
Лысая головенка старухи подпрыгнула от удара как мяч.
— Тащи! Привязывай крепче! — суетилась санитарка.
Старуху вдавили в мокрую постель, иссохший зад с ободранными коростами утонул в ссаном пятне, костяшки иссохших рук затихли в ремнях.
Раздался громкий хохот. Длинная очередь к единственному исправному унитазу расступилась. Сквозь пестрые халаты протиснулась темноволосая женщина с широким оскалом выбитых зубов. Ее лицо освещала тихая радость, она то хихикала, то о чем-то блаженно бормотала под нос. Заметив рядом еще один унитаз по горло забитый дерьмом, она высоко закатала рукава и голой рукой, сначала по локоть, потом по плечо нырнула в зловонную жижу и принялась там, громко чавкая, копаться. Нервные тетки отхлынули в ужасе:
— Дура! Ой, дура, Хабибуллина! Да куда ж ты рукой — то?! Голой рукой в дерьмо!
— Тошно смотреть…
— Совсем спятила!
Но та, не обращая внимания на брезгливые рыганья, уже успела сотворить добро, прочистила и, хихикая, наблюдала, как сползает с растопыренных пальцев жидкая каша фекалия.
— Дура — дурой! — продолжали возмущаться нервные с безопасного расстояния.
Но вдруг кто-то тихо сказал:
— Не надо, не оскорбляйте, у нее сын в армии погиб. Из-за сына она здесь. Из армии не вернулся…
В этот день от Хабибуллиной, смердящей унавоженными рукавами, шарахались все больные. Она не могла отмыться. В кранах не было воды. Но это ее не расстраивало.
Целый день эйфория не прекращалась. Она что-то нежно лепетала, то ли гулила, то ли баюкала… Увидела меня, прервала на миг свой таинственный "рай", и только мне, доверительно, по секрету:
— Милиция тебя сюда, милиция!
Меня привезли в наручниках…
…Двое в штатском схватили у подъезда, затолкали в машину.
— Ну, блядь, — оскалился из глубины уазика участковый, — В дурдом отправим!
— Какое вы имеете право?! Отпустите сейчас же! — потребовала я.
— Заткнись, блядь! Все жалобы вспомнишь! — он завернул мне руку до хруста, до пронзительной боли в плече.
— Помогите! — кричала я, пытаясь дотянуться до дверцы, привлечь внимание прохожих, но двор мгновенно опустел…
А машина уже тронулась с места.
