Недавно я нашел новые подтверждения данной истории. В исследовании Р. Бидлак «Рабочие ленинградских заводов в первый год войны» сообщается, что из 713 работников кондитерской фабрики имени Крупской, трудившихся здесь в конце 1941 – начале 1942 года, никто не умер от голода. В то же время на заводе «Севкабель» умирало по пять человек в день. Профессор Сергей Яров приводит в книге «Блокадная этика» свидетельства ленинградцев о том, что «сыты были только те, кто работал на хлебных местах».
Петербургский историк Александр Кутузов обнаружил также интересные документы, касающиеся краж с кондитерских фабрик. По его данным, в декабре 1941 года зав. орготделом горкома партии Л. М. Антюфеев докладывал А. А. Жданову: «Особенно увеличились кражи на хлебозаводах и кондитерских фабриках. Например, извозчик Федоров (2-я кондитерская фабрика) пытался вынести несколько десятков пряников. В чемоданчике у агента снабжения Кузнецовой обнаружено 40 пирожных (!). 12 пряников пытался вынести с этой же фабрики зам. начальника снабжения Щербацкий».
В книге А. Пантелеева «Живые памятники» я прочитал, что в самую лютую пору блокады в адрес обкома ленинградских профсоюзов пришел телеграфный запрос из Куйбышева, куда эвакуировалось советское правительство: «Сообщите результаты лыжного кросса и количество участников». После этого я окончательно признал правоту Хассо Стахова, написавшего в «Трагедии на Неве», что «для красных господ предназначался пряник, а для народа – кнут и смерть».
Первое, что приходит на память, – это спокойный, изучающий взгляд мудрого человека. С первых же минут общения с доктором исторических наук Валентином Михайловичем Ковальчуком я почувствовал к нему симпатию. Так бывает, когда встречаешь человека, у которого ты многому можешь научиться, чувствуя его отзывчивость и готовность поделиться своими знаниями и опытом. Валентин Михайлович стал моим наставником в теме блокады Ленинграда.
Видимо, и я был ему интересен, так как наши встречи в его квартире стали регулярными и не проходили бесследно. В новых его книгах я находил темы, которые мы до этого обсуждали. В первую очередь его интересовали мои разработки, касавшиеся действий немецких войск под Ленинградом. Валентину Михайловичу, как человеку, ориентированному на все новое, что появлялось в печати, интересно было узнать, о чем писал бывший противник в своих мемуарах. Здесь я оказался ему полезен как переводчик с немецкого языка.
