К середине ноября навалило много снегу, пошли крутые морозы. Федя каждое утро разгребал снег деревянной лопатой, расчищал проход от дома до улицы Ивановки. Бабушка Маша дала мне старые Федины валенки и шубейку из овчины, которую он носил мальчишкой. Только ходить в них мне было некуда. Почти безвылазно я дома сидел. Но однажды под вечер к нам прибежала Нина Дунаева.
– Витя, Витя! – закричала она с порога. – Мама твоя приехала! Бежим скорее к нам!
Меня не пришлось уговаривать. Через минуту вместе с Ниной я уже бежал к дому Дунаевых.
– На чем же она приехала? – спросил я на ходу.
– На санках Тоню везли через лес. Оля помогала. Ходила за ними в Сиверскую.
– А бабушка Фима? Как же она?
– Ты разве не знаешь? Она уже неделю живет у нас. Ее дядя Леша Шилин привез на лошади.
Я с обидой подумал: даже не сообщили мне о бабушке Фиме!
Мама, не дав мне раздеться, охватила мою шею все еще холоднющими руками, стала целовать меня в щеки, в губы, в лоб. Губы ее тоже были холодные. Только слезы из глаз капали теплые и соленые.
– Сынушка! Родненький мой! – шептала она.
– Мамочка! Мамочка! – шептал я в ответ и тоже расплакался.
Слезы наши смешались.
Рядом стояли Оля, бабушка Дуня, тетя Сима и Нина. Тоня отогревалась на русской печке. Спала, наверно, после такой дороги. Понемногу мы успокоились, сели за стол. Пили чай с цикорием. Оля стала рассказывать:
