Как жить Хатидже, когда она, перейдя черту половины полувека, всё также оставалась подле матери, в гареме брата, и могла лишь молча наблюдать за возникающими сколками, потому что воспитана кроткой и тихой? Ей, ставшей вскоре после бракосочетания вдовой, и от этого всё также оставшейся подле семьи, это не нравилось — приходилось молчать и отводить взгляд, ибо другим, Валиде Султан не раз говорила, не нравятся чужие прихоти. Вот только Хатидже забывала, что она — Султанша династии, и её прихоти — законные требования, которые осуждению мало подлежат. Забывала потому, что этот статус приелся с самого детства, с высоты её колокольни не вызывал, до поры до времени, восторга и чувства власти над другими — ей хотелось, как и любой другой, любви и нежных слов, а не постоянных поклонов и излишне уважительного голоса. Из-за этого не было желания выходить из покоев, зная, что за дверьми ждёт привычное уважение и поклонение, прикрывающее злостный шёпот за спиной и ненавидящие взгляды из глубины гаремных комнат.
Она всю жизнь носила красивые, изысканные платья из дорогих тканей, украшенные вышивкой из золотых и серебряных нитей — ей не понять бедующих, что и кусок старого, заплесневелого хлеба не могли себе позволить, не то, что красивые одежды в обмен на простенькие, местами порванные, старые платья. Она всю жизнь жила в тепле, кутаясь в меха — откуда ей знать о тех, кто мёрзнет на холодных улицах, и на них же умирает. Она не испытывала недостатка ни в чём — откуда ей знать, что такое «нужда»?
Знала она, да только теоретически, и из чужих слов, каково это — жить, побираясь, не зная мягкой постели ночью, тепла в холод, и еды в голод. Но от этого не возникало у неё желания отдавать своё золото нуждающимся — Хатидже, в конце-то концов, принадлежала правящей династии, и, от этого, оставалась изнеженной, тепличной дамой, что, подобно всякой султанской сестре, оставляла своё при себе, умудрённая горьким опытом неудачного замужества, на которое ушло едва не целое состояние, на которое можно было, не бедуя, прожить до конца дней в провинции, да даже в Стамбуле.
Оставаться загадочной, облачённой в дорогие одежды, с драгоценностями в пол государственной казны, султанской дочерью и сестрой, с тлеющей на алых губах медовой улыбкой — её удел в истории, как Султанши великой империи. Быть Хатидже Султан, и от этого жить по давно написанным правилам, имея почёт и немалые сбережения, но мало когда, чувствуя искренность — её удел, как женщины, что всё это готова променять на искреннюю любовь, и нежность, вызванные не надобностью — чувствами.
