Здесь были только избранные из избранных, доверенные из доверенных, но, оглядывая их, Арчил понял, что ни на кого из них в полной мере положиться было нельзя, при первом же удобном случае предадут. Но речи произносились одна дружественней и верноподданней другой. Соловьем заливался Атабек, прославляя мудрость и прочие достоинства Гаджу-сана…
Мир-Джаваду по рангу не должно было выступать, но он волновался больше выступающих, несколько раз он ловил на себе взгляды Арчила, человека номер два, как его льстиво называло окружение Гаджу-сана. И ему было неуютно под этим пристальным взглядом.
Арчил действительно пристально рассматривал Мир-Джавада. Атабек рекомендовал назначить своего новоявленного родственника начальником инквизиции края. Арчил поэтому был против этого назначения. И Ники зудел, настраивая Гаджу-сана против Мир-Джавада и Атабека. Люди Ники раскопали подробности гибели сардара Али, кто-то видел Мир-Джавада с амбалами, чьи отравленные тела нашли у конторки. Прилет личного самолета Атабека тоже не прошел незамеченным, а внезапная смерть пилота наталкивала на грустные сопоставления. Но Гаджу-сан в душе не любил Ники, доброго и простодушного великана, и его обвинения только вызвали повышенный интерес к сыну того человека, кому из-за Гаджу-сана пустили пулю в живот, а затем отрубили голову. Арчил заметил этот повышенный интерес Гаджу-сана и решил взять этого молодого пройдоху в свои руки, тем более что он заметил усмешку Мир-Джавада, взглянувшего на Атабека, столь мгновенную усмешку мог заметить только человек, пристально и внимательно следивший за каждым движением интересующего его лица. Арчил обрадовался, уловив усмешку: значит, Мир-Джавад в душе не очень любил своего шефа и близкого родственника. Что ж, Арчил знал, как превратить маленькую трещинку в глубокую пропасть.
Мир-Джавад был не тот человек, с которым надо было вести сложную дипломатическую игру. Улучив минуту, Арчил шепнул Мир-Джаваду:
— Камрад, проводишь меня до постели!
Мир-Джавад склонил покорно голову, у него перехватило дыхание: либо это сама смерть, либо его пустят в башню избранных, откуда выход был только один: птицей выпорхнуть в окно, но птицей выпорхнуть не значит — птицей полететь, вскрик и короткий полет, твердь земли и мягкий удар, который сознание уже не ощущает…
Казалось бы, должны избегать этой страшной башни, так нет: рвутся туда, толкаются у входа, отпихивают друг друга, локтем стараются дать под дых, подножку подставить или врезать в ухо, ногу отдавить или душу. Дверь настолько узка, что двое не пройдут, вот каждый и старается первым прорваться, лишь бы быть одним из тех, кому поклоняются, лишь бы быть одним из тех, кого боятся, лишь бы быть одним из тех, кому дано право распоряжаться жизнью и смертью, имуществом и карьерой, счастьем или несчастьем тысяч и тысяч людей.
