Плотников ошеломленно стоял. Ему казалось, что убывает воздух и нечем дышать. Вся его огромная деятельность пошла прахом. Задуманное им преображение не состоялось. Цивилизация, которую он хотел построить, оказалась порочной. Ее отключили от источников энергии. Она остывала. Где-то, среди высоковольтных передач, электрических подстанций, перегорел крохотный проводок, и заводы заглохли, поезда остановились на рельсах, самолеты перестали взлетать. Среди омертвелых корпусов и взлетных полей зазеленели осины. Весь смысл его бытия погас, и больше ему нет места среди опустошенных пространств.
Плотникову стало худо. Сердце полоснула резь. Он искал опору, чтобы не упасть.
– Что с вами, Иван Митрофанович? – К нему подоспел Франц Грюнвальд.
– Почему остановился завод?
– Конвейер встал на профилактику. Завтра в двенадцать часов он заработает.
– Мне нужен свежий воздух. Проводите меня. – Чувствуя, как щемит сердце, он направился к выходу.
В машине, рядом с вице-губернатором Притченко, он был погружен в свои тревоги и не сразу заметил, что Притченко, заглядывая в планшет, порывается ему что-то сказать.
– Что вы хотите, Владимир Спартакович?
– Да не знаю, как и сказать! – заикаясь, заглядывая на экран планшета, произнес Притченко.
– Что там такое? – рассеянно повторил Плотников.
– Не знаю, как и сказать, Иван Митрофанович! Просто ужас! – Притченко заслонил экран растопыренной пятерней, словно не давал вылететь из планшета какой-то трепещущей силе.
– Позвольте. – Плотников принял из дрожащих рук Притченко планшет. Увидел на экране водяную гладь с расходящимися кругами, и среди кругов стоит он, Плотников, обнимая за плечи Леру, на ее голой груди блестят капли, и у обоих блаженные лица.
Мгновение он ловил этот восхитительный свет озера, нежность близкого любимого тела, пролетавшую над ними голубую стрекозку, а потом ударил ужас, словно из планшета прогремел выстрел в упор.
– Что? Откуда? – беспомощно пролепетал он, чувствуя, как тихие круги на воде превращаются в ревущую взрывную волну. И та распространяется с ужасной скоростью, сносит на своем пути все, из чего состояла его жизнь. – Кто? Кто разместил?
– Там столько всего, Иван Митрофанович! И текст, и комментарии, и всякие гадости!
– Кто сделал снимок? – Он вдруг вспомнил, как по озеру, из-за камышей, вылетела лодка, промчалась, оставляя на воде серебряную полосу, пропала с затихающим стрекотом. – Лодка! Оттуда снимали!
Он читал текст, который назывался «Голая правда». В этом тексте все было мучительно и ужасно. И то, как оскорбительно перевирали его фамилию, нарекая то Плутниковым, то Блудниковым. И то, как лгали о дорогой квартире, которую он купил сыну в Лондоне, хотя сын не купил, а снимал эту квартиру. И про дачу, построенную из ливанского кедра, из родосского мрамора, с золотыми раковинами и унитазами. И о тайных ночных молениях перед иконой Сталина, в которых он молил о возвращении сталинизма, славил ГУЛАГ и расстрелы. И намеки на неизлечимую болезнь жены, которая страдала от многочисленных измен мужа и от оргий, которые тот устраивал на даче.
