Я тоже собрался выходить вместе с Сидоркиным, но в это время появился Ермошин, который приехал на самосвале. Он долго стоял на подножке, потом нерешительно поставил ногу на лежащую в грязи узкую доску и пошел по ней, словно канатоходец. Я и Сидоркин с интересом следили за ним, надеясь, что он поскользнется. Но он благополучно одолел одну доску, перешел на другую и явился перед нами чистенький, словно его перенесли по воздуху. Усы, бакенбарды и шляпа придают его лицу умное выражение.
– Слыхал новость? – обратился Ермошин к Сидоркину. – Его назначают главным инженером, – он кивнул в мою сторону.
Это было неожиданностью не только для Сидоркина, но и для меня самого. Правда, слухи о моем назначении давно ходили по тресту, но слухи оставались слухами, никакого подтверждения им не было, если не считать двух-трех намеков, слышанных мной от Силаева.
– Брось, – недоверчиво сказал Сидоркин. – Что, управляющий утвердил?
– Пока не утвердил, но затребовал проект приказа. Я только что от Силаева, сам слышал весь разговор по телефону.
– За что бы это ему такая честь? – Сидоркин критически оглядел меня. – Толстый, рыжий и в лице ничего благородного. А тебя что ж, обошли, выходит?
– Я на профсоюзную работу перехожу, – важно сказал Ермошин. – Романенко увольняется, я на его место.
– Ну и валяй, – сказал Сидоркин и, поднявшись, обратился ко мне: – Значит, ты мне даешь гипсолитовые плиты?
– Какие плиты? – удивился я.
– Ну как же. Только что ведь мы договорились: ты даешь мне плиты, я тебе бочку олифы. Или ты на радостях ничего не помнишь?
Сидоркин мне усиленно подмигивал, и я понял, что он хочет разыграть Ермошина.
– Нет, – сказал я, – за одну бочку не отдам.
– Это вы о чем? – с деланым равнодушием поинтересовался Ермошин.
– Да так, пустяки, – пояснил я, – тут у меня завалялись гипсолитовые плиты, сотни полторы. Он хочет взять у меня за бочку олифы.
Клюнет или не клюнет? Но куда же он денется? Приманка слишком аппетитно пахнет. Сто пятьдесят гипсолитовых плит! Попробуй-ка вырвать их у Богдашкина.
– Я тебе могу дать полторы бочки, – наконец говорит он, стараясь не смотреть на Сидоркина.
– Да тебе зачем? – говорит Сидоркин. – Ты ведь уже перегородки поставил. Вчера докладывал на летучке.
– Мало ли чего я докладывал, – отмахивается Ермошин и снова поворачивается ко мне: – Ну, берешь полторы бочки?
– Смеешься, что ли? Сто пятьдесят плит за полторы бочки олифы. Помажь ею себе волосы.
– Но у меня больше нет.
