— И не вздумай возвращаться, — добавила она со змеиной улыбкой. — Ты уволен окончательно. Твой дружок с третьего этажа тебе больше не поможет, не надейся…
— Очень она мне нужна, ваша вонючая работа! — выкрикнул я со злостью, стукнул кулаком по ближайшему столу, и широкими шагами, ни с кем не прощаясь, ринулся к выходу — на свободу.
Честно говоря, мне было здорово не по себе. Может, сказывалось воспитание — мать с детства внушала мне нелюбовь к «скандалам», а может, я просто не был приспособлен к такого рода конфликтам. Я уныло брел по городу, и все вокруг почему-то напоминало о приближении роковой даты: витрины часовщиков на Пятой авеню, плакаты в Медисон-сквере и неоновая реклама в конце 42-й улицы неподалеку от клуба «Патрик». Того самого. Клуб был, разумеется, закрыт. Лаконичная табличка на дверях извещала, что открывается он в пять вечера и работает всю ночь, до пяти утра. Я решил, что клуб может подождать. Все равно никто, кроме меня, не заберет вещи из шкафчика. Карточка-то у меня…
Было около трех часов дня. Дойдя до автобусной станции, я уже собрался было отправиться домой, но на всякий случай решил звякнуть тебе из ближайшего автомата. На сей раз повезло: трубку подняла Дороти, твоя верная черная служанка и многолетняя домоправительница. Сначала она меня не узнала, пришлось назваться, и я даже на расстоянии почувствовал, как она обрадовалась. Дороти помнила меня еще одиннадцатилетним мальчишкой, мы тогда только-только приехали в Штаты, и всегда относилась ко мне по-матерински. Ты ужасно занят, с сожалением сказала она, — бизнес, как обычно, а, кроме того, еще подготовка к торжественному новогоднему богослужению в темпле (к «мессе», сказала она). До того занят, что даже мэру Нью-Йорка пришлось звонить тебе несколько раз, пока наконец ты не нашел время ему отзвонить… Она трещала с такой скоростью, что мне с трудом удалось вставить несколько слов о том, как необходимо мне тебя видеть. Зато их уже не пришлось повторять дважды: ну, конечно, как я могу сомневаться, разумеется, мистер Стейнман (так она тебя величала) ужасно занят, но ведь я — член семьи, он меня любит, он с превеликим удовольствием меня примет, и мы даже поужинаем вместе, она поставит на стол дополнительный прибор.
— Приходи, Рони, какой может быть разговор, у нас давно не бывало гостей с таким аппетитом, как у тебя.
По ее голосу чувствовалось, что она действительно будет рада меня видеть.
Мы договорились на половину седьмого. Оставшееся время я проскучал в кино, где безостановочно крутили какие-то дурацкие комедии, потом спустился в метро, проехал несколько остановок и вскоре уже подходил к твоему дому. Перед зеркалом в роскошном вестибюле я пригладил волосы и заправил рубашку в брюки, чтобы выглядеть поприличней. Дверь открыла Дороти, и я, здорово перепугавшись, что сейчас она примется меня изо всех сил тискать и целовать, долго тряс ее руку, пока наконец не появился ты.
